Я умирала. В свои неполные тридцать лет я лежала на кровати, корчась от боли в предсмертной агонии. Боль была невыносимой, а зрелище – ужасным.
Скорая опаздывала, вокруг меня всё пропиталось кровью. Кровь буквально била фонтаном через разорванное лёгкое при каждом выдохе.
В меня выстрелили прямо на лестничной площадке, у моей двери. Был обычный вечер и я возвращалась с работы. Возможно, это был грабитель, я не знаю.
Мой муж рядом, весь в моей крови. Он что-то кричит, бьётся в истерике. Мне всё равно. Я хочу только, чтобы ушла боль! О, Боже мой, как мне плохо! Но боли уже нет, точнее, нет физической боли.
Моему теперешнему состоянию трудно дать определение человеческим языком. Как будто бы я хочу откуда-то вырваться, а меня крепко стянули, связали и не пускают. Моё сознание бунтует, куда-то стремится. И вот уже всё прошло. Я умерла и ожила.
Не знаю, сколько времени длилось состояние полного покоя, но неожиданно возникшая картина заставила меня дёрнуться, отчего я по непонятной причине оказалась под потолком. Я увидела своего мужа на коленях у кровати, а на кровати лежала я собственной персоной.
Приехала скорая. А дальше мне почему-то стало неинтересно.
Я обнаружила, что я – это уже не я, а крошечный сгусток энергии. Я вижу, слышу, чувствую, но не обычными человеческими чувствами, а как бы изнутри. Как будто тот сгусток энергии, которым я сейчас являюсь, вбирает в себя извне огромное море информации и фильтрует, пропускает через себя, оставляя только нужную.
О, сколько раз за свою короткую жизнь я пыталась представить себе, что же будет потом, после смерти. И вот я вишу под потолком и пытаюсь анализировать ситуацию. Постепенно мысли приходят в порядок. Представив мысленно, что делаю шаг вперёд, я неожиданно оказываюсь на улице, пролетев сквозь стену. От неожиданности растерялась, представила, что падаю, и в тот же миг плюхнулась на асфальт с высоты пятого этажа.
Тут до меня дошло, что мёртвый вряд ли умрёт дважды, и я расхохоталась, отчего меня стало с бешеной скоростью швырять по улице.
Словами «шагнула», «расхохоталась» и т. д. я обозначаю состояния моего земного тела, теперь же я не могу ни шагать, ни хохотать в человеческом понимании этих определений.
Я поняла, что отныне все мои действия связаны исключительно с работой мысли. А время почему-то для меня стало двигаться в замедленном темпе, в то время как я сама приобрела скорость реактивного самолёта и реакцию, которой жуткой завистью завидовал бы Брюс Ли.
Все человеческие чувства, такие как любовь, ненависть, страх, несколько притупились, зато одно чувство, наоборот, развилось необычайно – любопытство.
Я воспарила, привыкая к своему новому состоянию, совершила несколько кругов вокруг дома, а затем стремительно взмыла ввысь и плавно опустилась вниз.
Полетав некоторое время, стала заглядывать в окна домов. За стёклами кипела привычная жизнь, полная человеческих страстей. Весть о моей смерти ещё не успела распространиться, поэтому люди занимались привычными делами: кто-то ужинал в кругу семьи, кто-то в одиночестве предавался грусти. Некоторых я знала давно, с другими же ещё не успела познакомиться.
Но в нашем подъезде, конечно же, все уже были в курсе. Моя любимая соседка и подруга Ирка рыдала на плече у мужа. Она сидела на диване, и её плечи мелко подрагивали от всхлипов. Он обнимал её, поглаживая по спине, и тихо шептал слова утешения.
Окна других соседей были на противоположной стороне дома, но я сквозь стены видела, как супруги взволнованно обсуждают происшедшее, сидя за кухонным столом. Они старались говорить тихо, но я всё равно слышала каждое слово. Их разговор был полон недоумения и тревоги.
Потом я медленно проплыла сквозь дом, инстинктивно огибая находящихся там людей. Разум понимал, что люди не являются препятствием, но всё равно что-то заставляло меня обходить их. Возможно, это было внутреннее ощущение уважения к личному пространству или некий моральный кодекс, который я впитала с детства.
Когда я была человеком, я часто задумывалась о том, как важно уважать границы других людей. Эти мысли стали частью меня. Инстинкт обходить людей, вероятно, был результатом этого внутреннего убеждения. Я понимала, что люди не могут видеть меня, но всё равно старалась не нарушать их покой.
При жизни меня звали Ольгой. Мне всегда нравилось моё имя, оно звучит мощно. Оля, Ольчик, Олечка, Оленька, Олюшка и даже Олёнка – вот как много у меня имен, которыми меня называли. Но самые близкие звали Олька, и это было для меня особенно приятно. Когда они произносили мое имя с теплотой и нежностью, я чувствовала себя защищенной и любимой. Я согласна и дальше быть Олькой.
Муж Владимир. Он – моя опора и надежный тыл. Мы вместе уже много лет, и каждый день он доказывал мне свою любовь и преданность. Он не просто муж, он мой лучший друг, соратник и вдохновитель.
Доберман Чейз – наш верный пес, который всегда готов защитить нас и поддержать в любой ситуации. Его преданность и любовь безусловны, и я благодарна судьбе за то, что у нас есть такой замечательный питомец.
И ещё – кошка Муся. Она – воплощение грации и независимости. Муся любит внимание, но при этом ценит личное пространство. Она всегда рядом, когда ей нужно, и в то же время может спокойно уйти в свой уголок.
