Одним темным-темным вечером в одной небольшой лаборатории университетского кампуса горел свет. Свет извлекался из потрескивающего и шипящего искрами экранчика, к которому десятком проводов была присоединена печатная машинка. Клавиши оной то и дело хлестко ударяли воздух, распуская неприличный шум, в столь позднее время пугавший страдающих от неврозов лабораторных летучих мышей, для которых подобный звук означал начало протоколирования очередного эксперимента. Но в этот вечер им нечего было опасаться, в отличие от маленькой печужки, только что собравшейся спеть свою ночную идиллически прекрасную песнь. Как только птаха раздулась, набравши воздуха для знаменательной начальной ноты, чья-то черная когтистая лапа успела схватить несчастную и уволочь во мрак.
Под хруст костей на пыльном от неприличной россыпи злорадно перемигивающихся звезд небе тяжелыми тушами волочились накудрявленные облака. То и дело из них выпадали мелкие тучки, которые тут же, не жуя, жадно заглатывала желто-зеленая пасть заката. Ветер, тоскливо завывающий в трубах, в исступлении сорвал единственный листочек на голой ветке ивы, и, не удовлетворенный отсутствием внимания к собственной персоне, потащился выламывать лист железа с карниза лаборатории. Об этом самом давно шатающемся листе университетский «живой зомби» Геркулай вот уже двадцать пять раз предупреждал равнодушного к его просьбам и вселенной вообще толстячка завхоза с широкими усами и квадратным лицом.
Примечание: по правде говоря, с научной точки зрения Геркулай не являлся зомби, скорее жертвой неудачного эксперимента с астральными сферами, застывшей между «там» и «здесь», между мистическим и физическим мирами. К вящей неудобице «здесь» застряло лишь его тело и некоторая часть примитивных личностных качеств, в которые как нельзя кстати затесалось умение делать проблемы из ничего и возводить их до уровня абсолюта. Для помощника завхоза – качество наипервейшей важности, для самого Геркулая – единственный доступный ему вид магии. Тем не менее, научное сообщество университета не смогло определиться, «недоумер» Геркулай, или же «пережив». И потому, ради уменьшения бумажной волокиты на закрытом заседании Комиссии по этике решено было инвентаризировать несчастную жерву излишней веры в экспериментальную науку как «Зомби. Исключительный подвид – живой» и причислить к лаборатории факультета прикладной магии в качестве особо ценного экспоната «с зачатками разума».
Меж тем, ветру удалось покончить со своим подлым делом и вырвать-таки несносный лист железа, от чего тот насупленно бросился вниз и с грохотом обрушился на крышу коморки Геркулая. Разбуженный и злой, Геркулай вышел на улицу и сразу получил каплей дождя в ухо, а затем и в лоб. По неизвестным науке причинам Геркулай ненавидел дождь с еще большей яростью, чем вампиры ненавидят, когда кто-то пытается укокошить их серебряной пулей или забросать чесноком. Так что в следующую четверть часа зомби Геркулаем были поставлены с ног на уши все ответственные и безответственные лица, а упавший лист усилием воображения превращен в злонамеренную попытку вредительства казеного имущества. По этому поводу на место преступления была вызвана охрана кампуса, собранная из весьма незаурядных существ, о которых мы узнаем позже.
Об этих событиях, конечно же, не подозревала маленькая ведьма, увлеченно печатающая в визире свой первый в жизни литературный труд. И еще она не знала о том, что черная когтистая тень жидким пятном пролилась вокруг оконца и заглянула внутрь, сузив глаза и облизнувшись. Еще больше она удивилась бы, если бы догадалась, что этот противный визг, оторвавший ее от кипучей деятельности и так похожий на арию умирающей игуаны, был спровоцирован довольно грубым вторжением одного скучающего оборотня, пожелавшего влезть в то же самое оконце и заглянуть за ведьмино плечо прямо в ее новорожденную историю.
Ну, что ж, заглянем и мы с вами – не пропадать же удачно сложившимся обстоятельствам.
Сказочка первая, в которой рушатся тщательно подготовленные ведьмины планы
– Так, что тут у нас? Ведьмы, магия, иномирцы… декан! Да это будет премия века по литературе!
Мой бывший треснул меня по плечу в порыве вдохновения и дико взоржал. Между всхлипами слышалось слово «ректор» и еще что-то нечленораздельное, но матерное.
– Это только вступление, идиот! – яростно защищала свое творение я.
Вот помните какое у вас лицо, когда вы случайно находите в супе волос? Еще хуже, когда он там не случайно, но это уже другая история… Так вот, вот такое именно лицо сейчас было у меня, когда я смотрела на агонию Луки. Он даже похрюкивал. Вот-вот задохнется. Честное слово, я бы с удовольствием посмотрела, как он откинет ласты, но его папочка знатный оборотень. Не приведи Ковен, меня еще обвинят в намеренной попытке убийства. Так что мы переглянулись с Фуфом, сидящим на подоконнике и мерзко вылизывающим свою ушибленную лапку. Естественно, мы посмотрели друг на друга с ненавистью. То, что он мой фамильяр, вовсе не значит, что я должна любить эту злокозненную сволочь. Дабы спасти Луки, я ловко пнула ножку стула, и несчастный повалился на пол. К моему удивлению, смех не прекратился – гад валялся по полу и продолжал ржать. Нет, ну это уже не моя вина! Я сделала все, что могла! Однако я тут же живо представила, как буду рассказывать лорду Диваку о причинах безвременной кончины сыночка, и немного расстроилась. «Понимаете, сэ-э-э-р-р, так получилось, что не так давно я вырвала клок волос из волосатой груди нашего декана… Ну, а что, у него их много, а мне для дела нужно!». Тут даже я улыбнулась, это звучало ужасно дико. Но и ужасно подходило месту. Гренлок, так его и раз так.
