Моя сознательная жизнь началась на нашей даче в деревне Горько-Сухаревское. Мы жили на ней около пяти лет. Дача была огромной: на трех этажах располагалось 15 комнат, кухня, а также веранда, где мы собирались всей семьей, жарили шашлыки, общались, веселились, играли в настольный теннис.
Рядом с домом был огород, гараж, курятник, собачья будка, на заднем дворе находился яблоневый сад, малинник и росли кустики земляники.
На втором этаже у меня была своя комната – с большим окном, с бирюзово-нежно-золотыми обоями, с такого же цвета кроватью, двумя белыми и одним черно-золотым комодом, белым шкафом, на который я посадила пушистого плюшевого жирного кота.
Ночью эта комната наполнялась для меня сказочной атмосферой. Когда я смотрела в окно, мне представлялись среди деревьев монстры. Один из них был с медвежьей головой и кровавыми зубами. Другой – сиреноголовый, очень высокий, но настолько худой, что виднелись кости. А днем я любила играть в кукольном домике в машинки. Они были у меня как живые: дрались, мирились, кушали, спали, мылись, учились. Я сделала из картонной коробки парты, расставила их в машинной школе, в которую учеников привозил желтый огромный автобус, а после учебы увозил домой.
В целом наша дача запомнилась мне как место, где было увлекательно, уютно, весело.
Однажды летом мой брат Салах предложил встать нам завтра рано утром, чтобы вместе порисовать. Я с радостью согласилась.
На следующий день будильник в комнате Салаха прозвенел в шесть утра, брат встал и пошел будить меня. Проснувшись, я начала вспоминать, где лежат фломастеры. Пока вспоминала, успела надеть носки, сменить пижаму на шорты с футболкой, причесаться, заправить постель. Когда же открыла шкаф, чтобы взять покрывало, увидела на верхней полке пенал с фломастерами. «Да, высоковато что-то лежат…» – озадачилась я. Посмотрев на Салаха, поняла, что могу залезть на его спину, если он встанет на четвереньки. Это я и сделала – фломастеры были у нас. Обрадованные, мы побежали вниз по лестнице, причем на цыпочках, потому что боялись разбудить остальных. Но случилось неожиданное: у пенала разошлась молния, и фломастеры покатились. Они издавали шум, треск и какой-то звон. Салах стал пытаться ловить их, а я в страхе прижала пенал с оставшимися фломастерами к себе. Завершив операцию по поимке сбежавших непосед, мы тихо, на цыпочках, дошли до кухни. Открыв дверь, увидели такую картину: на столе сидела мышь, в лапках у нее была печенька, которую она жадно грызла. Нам так понравилась картина, что я быстро достала телефон и сфотографировала хвостатую гостью. После этого мы подошли к ней, но она убежала. Так как фотография у нас осталась, я предложила срисовать с нее мышку. Мы уселись, разложили фломастеры и тут вспомнили, что блокноты лежат на фортепиано в зале. Салах отправился, снова на цыпочках, в зал и принес их. Мы рисовали мышку уже примерно час, дело близилось к концу (Салаху оставалось дорисовать хвост, а мне – раскрасить печеньку), как вдруг послышался лай. Это собаки облаивали прохожего. Я и брат решили сделать перерыв, поэтому вышли на улицу поиграть с собаками в догонялки. Мы носились по всей даче: вокруг дома, за пиратским шкафом и мимо яблони. Сначала собаки догнали нас, потом мы догнали собак, после чего, забежав в дом, закрыли дверь на замок. Хвостатые игроки жалобно скулили, понимая, что не смогут уже нас догнать. Мы зашли на кухню, и все проснувшиеся и пришедшие завтракать посмотрели на нас вопросительно. Мама Салаха поинтересовалась: «Что за крысы на столе?» Салах рассказал о нашем приключении утром: о том, как мы на кухне увидели мышь, жующую печеньку, сфотографировали ее, а потом решили нарисовать. В это время мой младший брат Низам взял печеньку и хотел было уже положить ее в рот. Моя мама мгновенно выхватила печенье из рук Низама, спросив: «Так это
