1
Между октябрём и ноябрём
тротуары были скользкими.
Я зачем-то неспеша забрёл
к станции метро «Сокольники».
Время близилось уже к нулю.
Сыпалась со стен мозаика,
окружали тени развалюх.
Непонятно, оказались как
эти жёлтые бараки тут.
Никогда не видел раньше их,
и почти упавшую плиту,
и киоск косой оранжевый.
Сушится бельё, и половик,
массовик-затейник, песенник,
надиктует строки о любви
к ОВД района Красносельского.
…и я там был
за то, что пил.
2
Завод дымит. Дымит завод.
Отрава Екатеринбурга.
Но из поэтов – никого,
кто воспевает здешних бурь гвалт.
Бетонной отдадим плите
своё тепло, сюда усевшись.
Я на неделю прилетел,
но здесь своя давно у всех жизнь.
Дворов неправильный квадрат:
начало социальных лестниц.
Поддатым вышел из двора.
Что может быть ещё чудесней?
На перекрёстке зарыдал
от страха спившийся шарманщик.
Панельных домиков гряда.
Всё точно так, как было раньше.
3
Я тут накидал тебе строк лабиринт
о том, что засело поглубже внутри.
Когда облысеешь, не плачь, не ори:
навряд ли поможет хороший парик.
Как вольные птицы, махнули б в Норильск,
ветрами укрывшись, решившись на риск?
Что делать, когда не сумел жалюзи
закрыть, чтоб сберечься от вёсен и зим?
Сбежавшим мальчишкой по локоть в грязи
дешёвенький гроб в катафалк погрузи.
Беги от сплетения труб, арматур
и помни: обитель найдётся к утру.
Не страшно, что кеды мозоли натрут.
Я верю в тебя, одинокий мой друг.
И если слеза на шершавости щёк
блеснёт под луною, но долог ещё
твой путь средь развалин, пещер и трущоб,
напомню тебе, что ты вновь не учёл.
От множества яств и от сладости вин
не будешь ни счастлив, ни полон любви.
Ты помни, что, если душа и кровит,
мечта альпиниста – покорность лавин,
мечта книгочея – в окно фонари.
Невнятно эпоха с тобой говорит.
Такси закажи до «Кольцово» на три,
лети (и обратно билет не бери)
туда, где за тучей белеет Норильск.
4
Берегите сумочки!
Поутру на ящиках
в подворотнях сумрачных
похмелялись сварщики.
Не подскажет зеркальце,
вот спросите прежде вы.
Помечтай, что Ельцин цел;
помечтай, что Брежнев жив.
Не по мерке рубище.
Отливали колокол
из пород, что тут ещё
добывали около.
Прекрати невнятицу
прогонять сказуемым.
Городским огням несу
идеал безумия.
5
Если пресса, то жёлтая.
Под купюрами несколько
этажей, но пошёл-ка я
прогуляюсь по Невскому.
По окраинам ёрзая
с этажа на этаж, они
говорили, что пользу яд
не приносит, и страшные
муки творчества. Выбелил
потолки и подъездные
стены. Нам ли до гибели,
но уж точно не в Дрездене?
На краю этой пропасти,
и закончился синтаксис.
Отсылаю в Европу стих
потому за один присест.
6
Под глазами круги расширял.
Расширял под глазами круги.
Вот четвёртый. За ним – дальше ряд,
но сперва перепутай с другим,
не похожим, и чтоб не учёл,
пусть ухмылка твоя коротка,
ни предательски узкий зрачок,
ни пропахшую вереском ткань,
ни того, что запачкан башмак
чем-то серым, ни папку в руке.
После этого падай плашмя.
Извиняйся. Вставай. Турникет
через двести шагов. Отсчитай,
подойдя, девятнадцать секунд.
Откажись от услуг. Проще так,
но не медли, а то просекут.
Повернёшь у подвала, и лифт
подвезёт на четвёртый этаж.
Из бутылки в стакан перелив,
прошептать не забудь: «Ты всё та ж».
7
То ли ветер метался по полюшку,
то ли речка сегодня быстра,
но историю эту не вспомнишь всю –
драгоценное время не трать.
Не сказать, и останется тайною;
не испачканы будут листы.
Под окном – остановка трамвайная,
силуэт одинокий застыл.
На балконе того общежития
дрянь какая-то жёлтым цвела.
Не ругаясь с вахтёром, машите им,
тем, кто вышел с утра по делам.
И не вспомнить такое, не выискать.
Вешний воздух привычно пьянил.
Узнавали по уличным вывескам
те места, где мечтали они,
после дождика видели радугу
в позапрошлом каком-то году,
а сегодня погода не радует:
юго-западный ветер подул.
И грустил я под песни по радио,
и с таксистом завёл разговор
о заводах, что были украдены,
но не знают, спросить-то с кого.
За погоду и спрашивать не с кого.
День устанет, и яркий закат
перекрасит пейзажи апрельские
и пойдёт по аллеям скакать.
8
Пришвартован кораблик у пристани:
он намедни нечаянный гость.
Сквозь окошко высматривал пристально
панораму того, как жилось
за высоким забором окраине.
Повздыхаем мы сердце скрепя:
покосилась избушечка Танина,
что вскормила с десяток ребят.
Из бетона торчат арматурины;
перевернутый мусорный бак.
Над Уктусом сгущаются сумерки;
Вторчермета дымится труба.
На листах нацарапаны горы од,
мне приснившихся позавчера,
о любимом, но пасмурном городе.
Чем же он меня очаровал?
9
Кирпичных домов обыватели
рыдали, готовясь зарыть
бездетную старую Катю, и
нарушили сон детворы.
То ветер гулял и проказничал
и листья на крыше погнул,
то солнце февральское празднично
к открытому настежь окну
притронется. Будет ли затемно
наш дворик дремотой объят?
Поделят имущество Катино -
останется ворох тряпья.
В промёрзшем покоится гравии.
На деньги свердловских барыг
ей памятник мраморный ставили,
цветочки несли во дворы.
10
Небо цвета воска.
Плакать погоди:
в старенькой повозке
едет командир.
Цвета мёрзлых яблок
стынет в кружке чай,
но трёхстопным ямбом
не буди скворчат.
Ветер шкалик крутит
бодро по двору.
Леонид Агутин
пляшет под Варум.
В беспардонном вальсе
кружится бельё.
У соседа Васи
крыша снова льёт.
За стеной мужчине
плохо. За стеной
