Сквозь тусклое стекло
Прощай, лазурь Преображенская
И золото второго спаса,
Смягчи последней лаской женскою
Мне горечь рокового часа.
Прощайте, годы безвременщины,
Простимся, бездне унижений.
Бросающая вызов женщина!
Я – поле твоего сраженья.
Прощай, размах крыла расправленный,
Полета вольное упорство
И образ мира в слове явленный,
И творчество и чудотворство.
Б. Пастернак «Август»
Неделю настраивался на этот выезд. Никогда не любил светских раутов, но есть мероприятия, уклоняясь от которых рискуешь навредить карьере. Тоня успокаивала и подбадривала как могла. Я знал, и ей не очень-то хотелось идти, но приглашали с супругой. Она купила вечернее платье и посетила салон красоты, в чем, на мой взгляд, надобности не было.
– Ладно, не ворчи, – улыбалась она, – возможно, будет даже весело.
В ответ я обреченно фыркал, а она продолжала говорить что-то про вкусности и хорошее вино.
Я отдраил машину и вырядился в черное. Тоня великолепна в неброско переливающемся платье, с изысканной прической и приветливой улыбкой. Я поймал себя на мысли, что все стерплю за возможность ею такой полюбоваться.
– Honey, you’re wonderful tonight!1
– Та дорогая была блондинкой, – улыбнулась Тоня, – а лирический герой напился на вечере, и ей пришлось вести машину…
– Я ж не об этом! – рассмеялся я.
Она в последний раз предложила взять такси, чтобы я мог расслабиться и выпить. Но я отказался.
У Мешкова уже полно народу, хотя мы до безобразия пунктуальны. Хозяин – низенький, толстенький, красномордый и лоснящийся – облачен в черные брюки и серый пиджак на белоснежную рубашку без галстука. Встречал гостей лично, каждому пожимал руку или хлопал по плечу, одаривал широкой улыбкой и говорил приятности. Его нескладная половина с волосами мышиного цвета, уложенными в учительскую прическу, приветствовала дам, чмокая воздух над их ушами. Моя жена тут же угодила в костлявые объятья, а я не избежал Мешковской лопатообразной ладони и хлопка по согбенному плечу.
Если бы в углу гостиной стоял аквариум, где мирно плескался бы кашалот, его бы вряд ли заметили. Мы с Тоней под руку прошествовали вглубь зала, протискиваясь между знакомых и незнакомых. Играет тихая инструментальная музыка.
– Не будь таким мрачным, а то с нами никто не сядет.
Вероятно, места распределены заранее. Узрев свободный диванчик, я предложил Тоне присесть. Пока единственное развлечение я находил в беззастенчивом рассматривании людей. Колючие взгляды (не лучше моих), силящиеся найти в любом повод для усмешки или хоть какое несовершенство. Тоня прекрасна в своей скромности, и никто из ослепительных дам не мог ее затмить, но я замечал, с какой завистью многие смотрят на нее, и во мне закипала ярость. Голова кружилась от ароматов духов, шуршания платьев, сдержанного смеха, манерных речей и фальшивых улыбок.
Наконец позвали к столу. Мы думали, будет фуршет, но все оказалось традиционным. Тарелки терялись среди ножей и вилок, с которыми я не ведал, как обращаться. Единственная радость, на которую уповал, грозила ускользнуть.
– О, мой друг! – Мешков как из-под земли вырос. – У меня для Вас особое место! Познакомьтесь с дорогим гостем, – он простер руку в сторону высокого, невообразимо худого человека с редеющими, но длинными волосами неопределенного цвета, высоким лбом и бесконечной шеей, – Владислав Зорин, специалист по оптической физике, – он подмигнул мне, – и его очаровательная супруга Надежда.
То была приземистая, полненькая женщина, больше похожая на мать Зорина, чем на жену. Крупным чертам не хватало места на кукольно-круглом лице. Контраст между супругами ошеломляющий.
– Мы знакомы, – впервые за вечер я улыбнулся, протягивая Зорину руку.
Он, его жена, Тоня и Мешков в немом изумлении уставились на меня.
– Простите, не припомню, чтобы встречал Вас раньше, – нахмурился Зорин.
– Мы не встречались, – ответил я, отодвигая стул для Тони, – но я знаю Вас.
Когда Мешков поспешил к другим гостям, мы сели за стол. Тоня справа от меня, Зорины – слева. Какое-то время прошло в молчании. Я пялился в пустую тарелку, и Тоня, не дождавшись галантности, положила себе того и сего. Зорин ухаживал за супругой, она что-то щебетала высоким, плоским голосом.
– Откуда же Вы меня знаете? – не утерпел Зорин.
– От Марии Феоктистовой.
С правой стороны громкое молчание, с левой – звяканье вилки о тарелку. Я скосил глаза на Тоню, перехватил ее удивленно-вопросительный взгляд и едва заметно кивнул.
Зорин молчал, пока жена не вывела его из ступора. Я не слышал, что она спросила, и не понял, что он ответил. Вероятно, они общались так же, как мы с Тоней, обходясь не только без слов, но порой и не глядя друг на друга.
– Надо же, – выдохнул он, а затем принялся испускать такие выдохи очередями, будто отсмеиваясь или отплевываясь, – вы были знакомы?
– Разумеется, – хотел добавить: «если я знаю о Вас, мы были даже друзьями», но промолчал.
– Странно, что она рассказала обо мне – мы в последнее время не общались, – Зорин схватил вилку и стал крутить ее, как ударник палочку.
– Она и не рассказала, – отозвался я, с удовольствием накинувшись на салат.
Зорин все больше озадачивался. Я невольно упивался его мучением, а когда мне наскучило, бросил:
