– Гуляем десять минут, – сказала Дурович, экскурсовод.
– А что здесь смотреть? – спросила поэтесса Дышло, шаря взглядом в окне.
– Ничего. Это для отдыха остановка, в туалет сходить, – ответила Дурович.
Поэтесса вернулась в сиденье, довольная тем, что еще не время работать, но соседки подвинулись ближе в хитром предвкушении.
– Смотри, как интересно, – проникали они в Дышло, – стихи рожает.
– Совершенно ничего не рожаю, – обескураженно ответила поэтесса, – с чего вы взяли?
– Говорила же, что будешь на каждой остановке писать.
– На каждой, где есть достопримечательности. Газете только они нужны. А здесь их нет, как сказала Дурович.
– Как нет? – с радостным возмущением сказала Дурович. – Здесь, если хотите, столько достопримечательностей, что обыкновенностей меньше! Просто у нас времени мало! Когда нет спешки, мы тут останавливаемся на целый час!
– Правда? И что здесь самое главное? – спросила Дышло, глядя на скучную улицу.
– Самого главного отсюда не видно. Церковь Святой Троицы. Красивейшее, нежнейшее сооружение.
– Так и напишем, – довольно расхохоталась поэтесса.
Она достала из сумочки блокнот и открыла чистую страницу. Рука создала экспромт толстым, трафаретным почерком, без исправлений и долгих пауз.
Красивейшая, нежнейшая,
Церковь Святой Троицы.
Все любуются тобой,
Но с другой околицы.
Мы посмотрим на тебя,
Может, в следующий раз,
А сегодня, прости, нет,
Спешка быстрая у нас.
Приятельская свежесть охватила автобус, даже водитель заблистал из зеркальца смешными зубами.
– Отлично! Здорово! Какой удивительный талант! – посыпались на голову поэтессе восхищения.
Стихотворение было повторено коллективом. В каждом отрывке кто-нибудь непременно находил свою особенную красоту. Дышло тихо радовалась успеху, довольная, что отважилась начать раньше срока. Ей всегда тяжело начать, потому что страшно написать непрофессиональный стих.
– Теперь шеф будет доволен, – хвасталась она соседке по сиденью, работнице снабжения Грибнюк. – Рассказ об экскурсии получится еще больше, чем я планировала. А то мы никогда не знаем, чем заполнить газету.
Грибнюк похахатывала – ей тоже часто случается придумывать себе работу.
Нехотя вращая пружинистые колеса, автобус потащился по песку. Вдруг из крутящегося горизонта домов взошел крест, и Дурович ожила:
– Вот! Вот она видна! Церковь Святой Троицы!
Люди обвешали левую половину стекол, на поэтессу вскарабкался ребенок крановщицы Бенько. Крест был маленький и далекий, он то немного показывал свое здание, то снова убирал. Вскоре городу наскучило мелькать, он спрятался и снял крест. Общее впечатление осталось, что церковь хуже стиха. Пассажиры заскучали и стали мечтать о следующем экспромте.
– Церковь Святого Архангела Михаила, – поставленным голосом сказала Дурович. – Уникальная постройка оборонительного типа, культурная ценность. Содержит православную святыню. Шестнадцатый век. Готика.
Автобус пшикнул и раскрылся. Экскурсия вывернулась из него на землю и окружила церковь, разминая затвердевшие в долгой езде зады.
Дурович рассказывала легенду, беспрерывно теряя людей, и закончила ее одной себе. Дышло степенно шагала вдоль забора, лениво поглядывая на всплывающие церковные ракурсы, за ней ступали несколько шутливых почитательниц. Кроме искусных витражей, поэтесса ничего особенного в церкви не отметила. Намного лучше были живущие в бойницах ласточки, которые счастливо щебетали и иногда взлетали, красуясь перед родней.
Внутри злое обаяние церкви-крепости распалось, разинув цветное солнце витражей и чувственные деревянные иконостасы. Женщины натянули платки и юбки и обглядывали иконы. Смотря на святыню, никто не понял, что это именно она. Поэтесса расположилась на лавочке возле церкви и уверенно записала в блокнот следующие слова:
О, Церковь Святого
Архангела Михаила!
Твоя дивная осанка
Меня к месту пригвоздила!
Так в тебе хорошо
Помахать кадилом!
Кто построил тебя?
Где его могила?
Безымянного творца
Слава обделила!
Стих, а особенно его последние строки, необыкновенно понравились Дышло. Она выразила в своей ветреной лирике мысль, что случается редко, и была очень собой довольна. Она любовалась стихами и несколько раз прочитала их людям вслух.
– Прекрасно! – говорили ей после каждого прочтения. – Все именно так, как мы сами и подумали!
– Ура! – хлопали дети, рассеянные после долгого умственного напряжения.
Пескоструйщица Дуванчик лично подошла и сплюснула талантливую руку стихотворца.
Вдруг обласканная поэзией церковь стала легкой и прозрачной. Странное чувство порядка посетило поэтессу, видящую это. И стриженые кожистые растения на пузыристой земле, и расчесанные поля, и спрессованные дороги – все вокруг жило порядком. Церкви, молебны, труд, простая человеческая жизнь. Ее стихи. Поэтесса вернулась в автобус, пребывая в легком смятении.
В автобусе было жарко, поэтому запустили ветер. Воздух грубо бил по лицам и срывал занавески. Проезжали бесподобные места: убегающие от дороги, заплывшие квадратами растущей пищи скромные деревеньки, вылинявшие луга, придавленные массивным светом из шара в небе, просторные, отрешенные сказочные леса. Природа пьянила Дышло своей абсолютной красотой, хотелось остановиться и выйти на каждой следующей полянке. Казалось: вот они, силы! Все получится! Черные иглы старых стволов, лежащие на молодых деревцах! Птицы, чешущие клювом вспотевшие мышки! Ручьи, сгноившие мох! Облака, нежные, набитые дождем белые массы! За всем не уследить! Сколько всего! Сколько цветов, травинок и жучков, сколько криков и песен! И все размыто, все пропадает за автобусом! А впереди, сколько еще впереди! Вон дорога, дрожа, заходит за холмистую петлю горизонта! Так далеко! А за ней! Сколько еще за ней!?
