•••Пролог•••. Нужно подлечиться.
Обшарпанная, ветхая и с облезлой краской как на кроватях, так и на стенах, – таким, окроплённым человеческой болью и безумием оттенком локации меня встретило отделение номер шесть городской психиатрической больницы. Входя внутрь, мне в нос ударил спёртый запах духоты, едко разбавленный вонью человеческих испражнений…
И, дорогой мой друг, я не буду просить прощения за битый и колкий, словно стекло, слог, за слова, отражающие суть всех тех вещей, которые я видел, ведь я стремлюсь показать мир таким, каким он представлен лично мне. Это нечто вроде дисклеймера, предупреждение для стесненных той широтой, которой охватывают мир мои глаза. Так уж вышло, что я цепляюсь к мелочам. И если это не подходит тебе, то оставь эти прописи, перестань читать, ведь, как уже было написано, просить прощения я не намерен, потому как просить прощения – значит, стремиться не совершать в будущем того, что послужило поводом эдакого унижения, как просьба простить. Не сомневайся, тут будет мрак, смрад, эпитеты, передающие запах гнили, запечатлённые в столь велиречивое и в то же время мерзкое повествование; мрак вперемешку со светом алого заката, обливающий яркой краской покатые плечи красивых, роскошных, юных дам. Всё это задаром отдам, ведь просто хочу быть собой, а потому прими это либо отбрось, и мы будем порознь, тлеть врозь, ведь я не враг себе и не строю козни, даже для тех, кто робел, читая. Добро пожаловать в мир тайн.
Я покажу вам свободу стиля, покажу, где она сокрыта, и вы сильно удивитесь, узнав, наконец, что свобода есть и в клетке.
Эта повесть – нечто, сотканное из моих переживаний, тайн и, не побоюсь этого слова, лихих историй. Не знаю, отчего я начал писать: то ли оттого, что мне не с кем разделить весь увиденный мной тёмный лоск гротеска, то ли оттого, что я слишком разборчивый твой сородич, иначе бы трепался без умолку со всеми подряд, то ли просто от скуки – не знаю. Однако, пока я держу в руке перо, я не утаю ни слова правды от тебя, проглотив её и следом выплюнов в никчёмном вздохе. Поэтому, как говорится, беременным и детям – просьба отойти от экрана, ну а если ты беременный ребёнок, то оставайся, конечно, и устраивайся поудобнее в том ложе, до которого дошёл ты, ведь терять уже нечего.
Что, до сих пор читаешь? Тогда продолжим.
Первая глава. «Будь дома, дорогая, я скоро вернусь.»
По давней своей традиции проснулся я сильно под вечер, проигнорировав избыток солнечного света, так по утреннему настойчиво скользящего по моему лицу. Утро перетекло в день, весенние лучи уже во всю подпекали снег, заставляя влагу тлеть. Лениво испаряясь, она поднималась ввысь. Я знаю всё это, хотя спал.
Придя в себя, я вышел в кухню, обнаружив там свою матушку, которая уже прознала про то, что я начал колоться. Как это произошло? Весьма скучно и прозаично, поверь. Я просто совсем не заботился о безопасности, а посему не убирал гараж от следов своих выходок, оставив там всё: от иголок до собственной крови. Именно так шприцы, покоющиеся в мелкой горе моих окурков, обнаружили маме истину.
Я не стал скандалить, хотя был вариант, но это незачем. Ни к чему пытаться снять с себя повешанный ярлык и навязать ей свою идеологию. Мне это не нужно, нужен душ, холодный душ, что, обдавая тело свежими струями воды, помогает найти силы даже там, где их быть априори не может – в худом, измотанном и безрассудном теле, только сошедшем с дистанции.
Я пил кофе, несколько кружек – больше обычного, но на то были свои основания: кофе показался мне чертовски вкусным и приятным, когда я растворил в нём некоторое количество блеклых, приторных кристаллов сахара. Я давно перестал подслащать кофе, ведь был убеждён, что сахар – зло, высасывающее энергию, вызывающее проблему с сосудами и прочие последствия. Да, я употреблял наркотики, но держал себя в ежовых рукавицах касаемо еды и ещё каких-то мелочей. Я верил, что прав. Придурок. Это я, тот придурок, тлеющий как окурок среди сумбурно запрятанного возле урн, клумб, клуб с пристанищем для ящеров и клуш, дур, вливал граммы пудр, что чернили пору. Тлел, как окурок, где вместо крыш, крова коек в тесных постройках – разруха и перманентный шухер.
Вернемся к основной нити повествования. Я пил кофе и слушал монолог моей матушки, которая узнала, что её сын, который совсем недавно вышел из реб.центра, стал конченым наркоманом. Эта речь – некий крик души – так и не стал диалогом, ведь я ничего не ответил, поскольку это без толку: я знаю, что это пиздец.
Я мог бы пойти к себе, прекратив участие в беседе, которая и не беседа вовсе, но остался сидеть на кухне и смотреть непонятный фильм. Наверное, стоило смотреть сначала, хотя какой там, откуда у меня время, если я умираю каждую свободную секунду своей жизни?
Вечер перетекал в ночь, словно тлея, обнаруживая народу, суетливо мчащимуся с работы домой, алый купол заката, образовавшийся у них над головами. Разве успеют они уловить его краску? Хотя бы одним глазком, лишь на пару секунд? Не знаю. Скорее всего, небо будет закрыто салоном автомобиля, маршрутки, бетонным слоем веток метро, а после люди обнаружат себя под покровом темноты, когда этот красивый, но такой надоевший закат, словно деревяшка в камине, стлеет, превратившись в мрачный чёрный уголь.
