Из авторского сборника «Станичные байки».
Авторская серия «Славянская хтонь».
Не заходи в корчму с незнакомцем.
Ну, а что, корчма, как корчма. И не такие видывать доводилось, а то что бабы гутарят, вроде, как сам шинкарь вот то и есть чёрт, а шинкарка, евойная жинка ни бы то над ведьмами головная ведьма, пустое всё – бабы брешут, ветер носит. И надо же было нашему куму, Тарасу Голопупенко, так повздорить со своей жинкой, насилу ноги унёс, чуть чуба казацкого не растерял от взбеленившейся бабы, только что и успел подхватить синие киндячные1 парадные шаровары, да свитку, что на дворе сохла, да и стрибанул2 аки молодой козел через плетень, только его и видели.
– От жишь перевёртух3, а не баба, послал же Боже мне на голову испытания, ей-ей ведьма, надо ж было так взбелениться?! И чего спрашивается така перетруска4 от старой хрычовки. Всё из-за сущей безделицы, ну погуляли с кумом да славными братьями казаками покы5 Стожары6 не захмарылысь7. Чому она мне десять рокив тому гарбуза не подала, нащо рушником руки нам батьки повязали. Эх, засватался бы тогда к кривой Параське, жили бы сейчас душа в душу, – так шёл по пыльной дороге наш беглец, Тарас Голопупенко, размышляя о несправедливости мира и о своей печальной судьбе, сетуя скорее на себя и тихонько костеря почём свет стоит свою дражайшую половину Горпыну Петровну. И надо же такому случиться, что ноги сами собой вынесли его за село на перекрёсток дорог, где пересекались пути из самого Александровского посада, что возле Кичкасского перевоза и Муравского шляха, к старой подорожной корчме.
– Э-хе-хе, – тяжко вздохнул пан Голопупенко, был бы здесь его кум, славный казак Грицько Омелый, зашли бы они в корчму заказали бы, как в прежние времена пол ведра горилки, да ковбасы жареной с галушками да варениками в топлёном масле со свиными шкварками и золотистым луком, от бы все напасти сгинули, а как пойдёт жаркая по душе, так и тютюна доброго затянуть, да и песню молодецкую, казачью спеть. Но не было рядом кума, в карманах широких шаровар и понюшки табаку не сохранилось, не говоря уж о звонкой монете.
– Не журись козаче, о чём печаль, не ковыряй карманы шаровар, дыру протрёшь. Пойдём друже, сегодня я угощаю, за мой кошт гулять станем.
Тарас повернул свою чубатую голову в сторону говорившего, порядом стоял молодой хлоп, що8 мабуть9 и вуса не брил10. Однако же наряжен в форменное плаття як справжний казак порубежник: о кырмызовых11 шароварах подвязанных тонкой работы гашником12, за которым в припарку укрылся богатый кошель, в ярком коротком чекмене13 поверх красного сукна бешмета, опоясанный богатым чересом да в яловых турецкого крою сапогах, в шапке отороченной соболями при добром свисающем ниже широких рамен14 тумаке15, из под самой же шапки выбивались непослушные чёрные вихри, над чёрными, воронова крыла, бровами и угольными глазами в которых то и казалось что пляшут незатушенные искорки былого пламени, но стоит чуть подуть и пламя вновь взметнётся в этих провалах.
– Та ни б то пану улыбнулась удача, и он желает праведно и по-христиански отметить в цом добром месте?
– Не будь мой батько, старый Гонтарь, первым сотником, а я не будь его сыном, когда не выпью всё пойло, что есть в этой корчме, а потом и в соседнем шинке, да щоб пусто было у меня в кошеле, если не напою всех честных казаков, что сейчас сидят по своим хатам. Пойдём же пан Голопупенко, скориш пойдём под крышу этой корчмы, сядем за самый набольший стол с самыми широкими лавками, и закажем медов стоялых, да горилки пенной, – после этих слов, молодой казак уверенным и скорым шагом направился в двери старой корчмы, сам же Тарас еле поспевал за ним следом, однако же хоть и событие обещало быть радостным, но какая то тревожная мысль не покидала старого казака, свербела внутри.
Широкие распахнутые двери корчмы встретили наших героев веретеном запахов и дразнящих ароматов готовой и ещё только готовящейся снеди, народ в корчме гулял как будто уже сегодня наступил последний день и завтра предстояло держать ответ на страшном суде, всё вокруг гремело, кипело и пузырилось, поднимался пар от горячего кулеша или смаженого в печи куска мяса, смешиваясь с дымом от десятка люлек и разогретой словно в пекле печи с исходящим на пар полугодовалым поросёнком, который, Голопупенко мог в том поклясться, ещё час назад бегал по двору.
