Пролог
Она не хотела его отпускать. Не потому что сильно любила, (она и сама не знала, любила ли вообще?), и не потому что он давал ей деньги, дарил дорогие и уникальные подарки (такого и в помине не было), или дарил ощущение “каменной стены”, что равносильно чувству безопасности.
О, нет, безопасность и он – понятия несовместимые.
Порой он бывал очень опасным. В такие моменты она часто хотела его выгнать, и даже пыталась это делать, но после того, как это происходило она сильно жалела о содеянном.
Но почему?
Днём она не боялась ничего, и никого (кроме него). Но наступала ночь, и всё менялось.
В те ночи, когда она ночевала без него, приходилось спать со светом. Впрочем, это помогало далеко не всегда.
Например сегодня, она почистив зубы, включив весь свет в квартире и приготовившись к беспокойному сну, а также прикрыв, на всякий случай, дверь на кухне, огляделась. Казалось, всё как обычно, комната светлая, никаких посторонних звуков, даже соседи необычайно тихо себя вели, что её крайне расстраивало, ведь крики соседей давали ощущение что она не находится одна во всём мире, наедине с собственными мыслями и страхами.
Её не пугали длинные коммунальные счета, которые сильно смущали её арендодателя. Гораздо сильнее её пугало остаться в темноте с неизвестно чем и неизвестно каким исходом.
Наверное, можно уже было бы ложиться спать, но не давало покоя ощущение, что что-то тут не так.
Она снова окинула взглядом прикрытую кухонную дверь, и, к своему ужасу, сквозь матовое непрозрачное стекло увидела, что за дверью кто-то стоит.
Силуэт был пугающе, неестественно высоким (голова явно была близка к потолку), совершенно непонятно было, есть ли на нём какая-либо одежда, на первый взгляд это было что-то красное,, неподвижное и антропоморфное, словно сошедшее с дешевых, попсовых картин ужасов.
И если увидев такое в кино, она бы просто рассмеялась, то сейчас ей было совсем не до смеха.
Оно стояло неподвижно. И она, накрытая ступором ужаса, тоже. Не в силах оторвать глаз, она видела, насколько неестественно длинные его конечности. Одной рукой оно может дотянуться до неё прямо из кухни, если конечно, дверь будет открыта. Она не горела желанием её открывать.
Внезапно на неё подуло холодным ветром, и дверь кухни слегка приоткрылась. Она всё ещё не видела, кто там стоял, но одна мысль, что дверь может открыться полностью и тот кто там стоит, её может увидеть, заставляла её цепенеть от ужаса.
В итоге организм не выдержал. Перед глазами всё поплыло, и она, потеряв сознание, рухнула на пол.
Очнулась она только на следующий день, с пониманием, что следующую ночь может уже просто не пережить.
Стук в дверь всегда означал что-то тревожное.
Именно тревога и заставила Милану оставить свои дела по уборке в душевой, где она с особым усердием проходилась пароочистителем по мокрому кафелю, тщательно смывая с него последствия вчерашней веселой ночки. На поверхности акриловой ванны сохли кровь и немного блевотины.
За четыре с лишним года Милана научилась предугадывать дальнейшие последствия при помощи стуков. Если стук был громкий, требовательный и быстрый – значит, Роберт поссорился с роднёй. Если стук был спокойный, мелодичный, и даже как-будто кокетливый – это означало, что он узнал о Милане новую сплетню и ему не терпится услышать её оправдания.
Сегодняшний стук был особенно пугающим.
Потому что даже человек, не имеющий аналогичного опыта, мог бы понять, что стучат уже не кулаком, а каким-то неодушевлённым, явно тяжёлым предметом. Битой, молотком, кочергой? Ответ на этот вопрос знать не хотелось бы.
Зачем стучать в дверь молотком? Очевидно, этот ирод придумал очередную изощрённую пытку, потому что его старые уже не вставляли, а прежние Миланины реакции на издевательства – оправдания, слезы, извинения, уже не вызывали такого интереса как раньше.
Душа тирана требовала новых ощущений, он понимал – из неё ещё можно извлечь что-то стоящее, и это нужно сделать немедленно, выпить её до самого конца. Когда она окончательно сломается, превратится в безмолвное и безвольное создание без своего мнения, умеющее только идти на поводу во всём и соглашаться, он смело сможет утилизировать её, выбросить за борт, на помойку, за ненадобностью. Ведь больше никаких эмоций, поступков и прочих даров он от неё не сможет получить.
Но пока – она вполне сочная и спелая жертва. Из нее можно заполучить много захватывающих эмоций, страхов, криков, истерик – поэтому он постучится в дверь молотком, в качестве мести за вчерашний холодный приём, из-за которого ему пришлось разогревать ее имитацией попытки суицида, приёмом убойной дозы успокоительных, что вызвало дикую рвоту и скорую помощь.
А теперь Милана всё это отмывала при помощи горячего пара и втайне надеялась, что вчерашний гость, с которым она не хотела иметь ничего общего, отлеживается у своего друга, и может, уже даже знакомится с кем-то еще, лишь бы просто его не было где-нибудь рядом, и желательно никогда.
“Не открывай” – говорил ей внутренний голос, – “Просто не открывай, ему надоест, и он сам уйдёт”.
Но, как же любовь? Когда-то он ведь просто любил её, дарил цветы, просил прощения.
