Войтов проходил по сумрачному вестибюлю с высоким темным сводчатым потолком, который подпирали колонны из черного мрамора. В руке Игорь Антонович держал папку-буклет с красочными глянцевыми фотографиями образцов продукции и длинным перечнем цен. Прислушиваясь к тревожному эху своих торопливых шагов, Войтов невольно вспомнил: «Оставь надежду всяк сюда входящий».
– Войтов! – Словно выстрел в спину грохнул резкий гнусавый голос, обрывая дробное эхо шагов. – Погоди-ка…
Споткнувшись на ровном и гладком месте, Игорь Антонович побледнел и напрягся.
К нему подошел Захар Никанорович Карп. Он выглядел как брахман. На нем была темная мантия с капюшоном. На смуглом от искусственного загара, обрюзгшем, оплывшем лице между выпуклыми надбровными дугами чернела похожая на тилаку жирная точка. Это точка была налобным знаком различия так же, как погон – наплечным, и означала, что Карп – высокое должностное лицо. А во лбу горит звезда… генеральская.
– Что у тебя с планом? – Спросил Карп.
– Да, так. – С тоскою ответил Войтов.
Карп с хмурым недоумением уставился на него. Игорю Антоновичу стало не по себе. По спине пробежали ледяные мурашки. Он невольно поежился. С натужной улыбкой Войтов принялся торопливо и сбивчиво оправдываться.
– Ты мне зубы не заговаривай, – резко оборвал Карп. – Почему продажи упали?
Я постараюсь их поднять. – Войтов судорожно стиснул папку в руке. – Это все лишь…
– Стараться будешь сидя на унитазе или в кровати с женой. – Опять перебил Карп, гнусаво закипая. А здесь надо работу работать и дело делать. Рогом землю рыть. Надо продажи наращивать.
– Наращу. – Подняв плечи, и весь как-то ужавшись, Войтов вытянулся в струнку.
– Смотри, не разочаруй Его. – Карп закатил глаза к сумрачному потолку со стрельчатыми сводами.
– Не разочарую. – Заверил Войтов.
– Он этого очень не любит. Ты же знаешь, что происходит с теми, кто Его обламывает?
Нервно сглотнув, Войтов кивнул.
– Ничего хорошего.
– Вот именно: ничего хорошего. Иди, работай.
– Иду.
– И чтобы больше никаких падений.
– Я поста… – Войтов осекся от жесткого ледяного взгляда Карпа. – Продажи поднимутся. – Поправился он.
Карп величаво кивнул. Его взгляд смягчился и потеплел.
– Мужик сказал, мужик сделал?
– Мужик сказал, мужик сделал. – По-военному отчеканил Войтов.
Покинув здание, Войтов пересек пустую площадку, покрытую черной тротуарной плиткой и обнесенную высоким черным железным забором. Выйдя через кованые ажурные ворота, он обернулся и бросил взгляд на черную вывеску
На ней ярко-желтыми похожими на иероглифы буквами плотным египетским шрифтом было написано:
«Осирис.
Ритуальная компания.
Телефон…»
В простом для запоминания десятизначном номере телефона через одну цифру стояли семерки.
Войтов вздохнул, сел в «Рено Логан», завел его, развернулся на парковке и уехал.
На заднем стекле мозолила глаза наклейка:
«Осирис.
Весь спектр ритуальных услуг.
Не разочаруем.
Телефон…»
Данилова разбудил заунывный вой собаки за темным окном. Илья Петрович вспомнил о раскосмаченных плакальщицах на похоронах его шляпницы. Они, точно в трансе покачиваясь, с отчаянным надрывом выли и, закатив глаза к потолку, лопотали молитвы. Тогда на прикроватной тумбочке тускло и тревожно горели свечи. На озаренном потолке и стенах судорожно подергивались тени…
Теперь… Данилов вздохнул. Теперь на тумбочке остались следы от воска, похожие на застывшие слезы. Надо бы их соскоблить с глаз долой. Да все как-то руки не доходят.
Оторвавшись от подушки, он посмотрел на старый механический будильник на прикроватной тумбочке. Полчаса третьего. Он зажег ночник и невольно бросил косой взгляд на пугающе пустую половину кровати. Он почему-то боялся, что однажды во сне нарушит невидимую разграничительную линию и проснется на половине шляпницы. Надо бы односпальную кровать купить. Но не в ближайшее время. А как-нибудь потом. Ведь односпальная кровать еще сильнее нарушит привычный порядок вещей. А этого Илье Петровичу хотелось меньше всего. Особенно сейчас, когда и так все изменилось дальше и страшнее некуда.
Он тяжело поднялся с кровати, подошел к комоду, на котором стояла большая фотография в черной рамке. Жена улыбалась. А вот ему было не до улыбок. Нынче, присно и во веки веков. Захотелось завыть, расплакаться навзрыд, уподобившись растрепанным плакальщицам. Горло сжало, захлестнуло. Данилов стал задыхаться. Схватив матовую фотографию, он принялся заскорузлым ногтем указательного пальца с ожесточением соскабливать глубокие темно-карие глаза с «гусиными лапками» в уголках, тонкий длинный веснушчатый нос, бледные губы, темно-рыжие короткие локоны, высокий узкий лоб, слегка обвисшие щеки, пигментное пятно на левой скуле, черные широкие брови, округлый мягкий подбородок… Илья Петрович словно стирал защитный слой с билета моментальной лотереи. Собака продолжала тоскливо выть. Под грязным желтым ногтем с темной каймой исчезали тонкие неправильные милые черты. Данилову становилось все легче дышать, его отпускало, не смотря на то, что усиливались и разгорались стыд и вина. Илья Петрович почувствовал себя озабоченным подростком, который, запершись в туалете и пожирая глазами разворот «Плэйбоя», гоняет шкурку.