29. Лера Стрельцова, п/л «Нева», посёлок Нарва-Йыэсуу, ЭССР, 1976
– «На голове у неё, разинув красную пасть и сверкая единственным глазом, восседала гнусная тварь, которая коварно толкнула меня на убийство, а теперь выдала меня своим воем и обрекла на смерть от руки палача»1. – Вожатая Настя перевела луч карманного фонарика с книги на обитательниц четвёртой палаты, но никто не шелохнулся. Только Соня Дудкина, обещавшая, что не станет визжать даже в самых страшных местах, зажмурилась и для верности зажала рот ладонью. – «Я замуровал это чудовище в каменной могиле!» – пробасила Настя торжественно и звучно захлопнула потрёпанный томик с изображением маятника на обложке.
Хлоп!
– Ай! – не выдержала Милочка Левандовская, ещё в начале чтения соорудившая перед собой стену из двух тощих подушек.
Остальные хоть и промолчали, но выдохнули с облегчением. Все, кроме Леры Стрельцовой, которая выслушала леденящую душу историю не дрогнув. «Вот же слабачки, – подумала она с презрением. – Детские страшилки, а сколько писку». Лера была стойкой девочкой. Родители выбрали для неё редкое имя Калерия, но в школе к ней так обращались только учителя, вызывая отвечать к доске. Одноклассники и сама Лера предпочитали сокращённую версию имени, а поскольку в случае разногласий с окружающими девочка не была склонна к компромиссам, её оппоненты частенько скатывались к неизбежному «Лера-холера». За две недели пребывания в пионерском лагере школьная рифма не однажды всплывала и здесь, но Леру это не волновало. Её идеалом был герой Гражданской войны Аркадий Голиков, в семнадцать лет командовавший полком. По его примеру она воспитывала в себе железный характер и не собиралась расстраиваться из-за глупости людей, которые рано или поздно окажутся под её началом. К сожалению, свободных для командования полков пока не находилось, но до семнадцати лет времени ещё было предостаточно. А там, глядишь, и полк появится.
– Так-то, девчата. Завтра я читаю «Чёрного кота» в соседней палате, потом книгу забирает второй отряд. То есть денька через три мы снова вернёмся к классике мировой литературы, любезно одобренной к прочтению Маргош… старшим воспитателем Маргаритой Робертовной, – быстро поправилась Настя.
Она опять открыла книгу и, посветив фонариком, нашла страницу с содержанием.
– «Лигейя», «Падение дома Ашеров», «Бочонок амонтильяндо» – ну, решайте, что будем читать. Все рассказы за смену, боюсь, не осилим.
– А что такое «амонтиянда»? – заинтересовалась Соня Дудкина, деловито встряхивая колючее одеяло, заправленное в белый крахмальный пододеяльник с казённым штампом на уголке.
– «Амон-тиль-ян-до», – по складам зачитала Настя. – Это… Кажется, это красное вино. Что-то вроде нашей «Изабеллы», – не слишком уверенно объяснила она.
– Отлично, – оживилась Соня. – Значит, сладкое. В общем, я бы воздержалась и от «Лигейи», и от «Ашеров», какие-то они подозрительные. А «Бочонок» звучит безопасно. Давайте лучше про него.
На койке у окна захихикали. Там, как два галчонка на ветке, угнездились неразлучные Две-Кати. «Да она сама как бочонок, вот и…» Упитанная Дудкина сделала вид, что не услышала, Настя укоризненно посмотрела на Двух-Кать, и те затихли.
– Всё, девочки, мы и так после отбоя на полчаса задержались. На бочонок… тьфу, я хотела сказать «на бочок» – и баиньки. Спокойной ночи!
Настя выключила фонарик и вышла, прикрыв за собой дверь. Секунд на двадцать в палате воцарилась кромешная тьма, но постепенно предметы снова стали различимы. В окне маячила полная луна, в щель под дверью пробивался электрический свет из коридора: обычно его не гасили до утра.
– «Спокойной ночи», – передразнила вожатую Дудкина. – Заснёшь тут, как же. Такие страсти-мордасти на ночь детям – это разве педагогично?
– Сонь, ну что ты ноешь, – блеснула персидскими глазищами Тамара Сарникян. – Знаешь ведь, до этой книжки по-другому не добраться. Днём её сдают на хранение Маргоше, и она запирает её на ключ.
– Мне она и даром не нужна! – отмахнулась Дудкина.
– Тебе не нужна – другим нужна. Да, девочки? – обратилась Томка за поддержкой к палате.
– Мне всё равно, – пожала плечами Милочка Левандовская, которую заботила только слава первой красавицы отряда. – Хотите – читайте, не хотите – не надо. Я маму попрошу, она мне в два счёта такую же достанет.
– А мне интересно, – тихо сказала Надя Рябцева. В лагере её дразнили Рябчиком, а иногда даже более зло – Рябо́й, но не из-за фамилии, а скорее из-за веснушек, которыми была густо усыпана её кожа. Свои рыжие волосы Надя заплетала в две тугие короткие косички и закрепляла резинками, купленными в киоске «Союзпечати». Для красоты к резинкам были прикреплены пластмассовые шарики, составленные из двух пустотелых сфер – одной белой и одной оранжевой.
Лера высказываться не спешила, и Две-Кати в своём гнезде у окна никак не могли определиться с решением. Они ёрзали на постели, поглядывая то на Томку, то на Леру, которая, впрочем, прекрасно знала, что их мнение недорого стоит: малявки меняли его по десять раз на дню.
