– Первая небылица –
«И непоколебимая правда однажды может статься
иллюзией, миражом,а, казалась бы, смешная выдумка – Истиной…»
(из чьих-то потерянных во времени мудростей, размышлений)
– Тимофей!.. Манушкин!.. А ты, чего сидишь, отмалчиваешься, не высказываешься по повестке дня?.. – вдруг неожиданно реально, словно наяву, слышу где-то глубоко внутри, возможно, у себя в голове раздражённый и давно забытый, но всё же до сих пор узнаваемый, голос своего классного руководителя… нашего незабываемого выпускного 8-«а» класса.
Пытаюсь оглядеться вокруг, по сторонам, сообразить – где это я, куда попал в своих вечно некстати накатывающих фантазиях?
– Забрались с Богатырёвым на заднюю парту, и сидят там, беседуют, словно и не здесь вовсе!.. – продолжает пилить меня, нас. – А мы, между прочим, товарищи комсомольцы, серьезные вещи тут обсуждаем.
Нужно, видимо, что-то сказать, ответить. Собираюсь с духом, как вдруг…
– Да-да, Елизавета Афанасьевна, – слышу странный незнакомый какой-то скрипуче ломающийся детский баритон, – конечно серьезные.
«Боже ж ты мой, да это ж, кажется, заговорил ни кто иной, как … я сам», – пугаюсь, – «откуда?.. как?..».
– Извините, пожалуйста, – тем не менее, продолжает он, – мы тут с Сашкой, то есть, с комсомольцем Богатырёвым, тоже… обсуждаем, просто немного увлеклись.
Незнакомый паренёк поспешно и как-то даже смущенно встает в проход у стены последней парты дальнего от стола педагога ряда в небольшом помещении, кажется, классе химии. С удивлением рассматриваю его, узнавая и радуясь: когда-то, в мои школьные годы на рубеже семидесятых-восьмидесятых, он, помнится, казался большим и загадочным, в отдельной лаборантской которого хранилось множество неизвестных химикатов, веществ, стеклянных колбочек, волшебных приборов для проведения опытов. Возможно, из-за него – обычно на школьный час мы собирались во владениях нашего педагога, классе физики, но он, видимо, был кем-то занят в тот день – мне и запомнилось это, в сущности, ничем непримечательное очередное комсомольское собрание. На нём наша Елизавета почему-то вдруг решила обсудить выпускные характеристики, которые тогда обязательно прилагались к «аттестатам зрелости» – табелю оценок. Их тексты писала, конечно же, она сама, но подписывал, в том числе, и председатель совета отряда, он же, обычно в старших классах, являлся и секретарём комсомольской организации. А раз так, то комсомольцы, а это всегда почти весь класс, должны были по-товарищески поучаствовать в их обсуждении, высказать своё мнение… прямо в глаза своим одноклассникам.
А это, на самом деле, непросто!
Очень непросто.
…Вот интересно, а способны ли современные школьники сделать что-то подобное сейчас на своих классных собраниях? Да и мы сами… теперь сделать что-нибудь подобное на сходке работников нашей организации, жильцов нашего многоэтажного дома, садоводства … или ещё где?
А, что тут такого?
Ну, мы же с удовольствием обсуждаем – как правило, за глаза! – личные качества претендентов на выборные должности, к примеру, в законодательное собрание, мэра города, губернатора, Госдуму и даже президента во время подготовки к очередному плебисциту, да и после него тоже, скрупулёзно выискивая в биографиях претендентов тёмные пятна. Так чего бы нам для пользы дела снова не обсудить себя самих, как бывало когда-то, прямо в глаза, услышав в ответ и всю правду о себе?
Эх, на многое бы, думается, в нашей жизни открылись бы глаза по-другому…
– Задумались? – сердится наша учительница. – Или заснули?..
Конечно же, она права: эти характеристики очень важны для поступления в любое престижное учебное заведение, где приемные комиссии куда как с большим пристрастием изучают их, чем даже итоговые оценки по предметам в наших табелях. Нужно обязательно активно участвовать в обсуждении, добиваться своей правоты, доказывать.
– Не-ет, что вы, – испуганно хрипит незрелый мальчишеский голосок, – мы, правда, задумались… по существу вопроса.
«Странно всё это…», – мысль лихорадочно мечется в поиске объяснения происходящему, – «как могло такое случиться – оказаться здесь… спустя столько лет?..».
Впрочем, это собрание в конце зимы, кажется, 1-го февраля 1980 года, действительно, было не совсем обычным. И дело, видимо, не столько в помещении (классе химии) его проведения, сколько в том, что там, на нём мы все вдруг впервые отчётливо ощутили невыносимую близость предстоящего неизбежного расставания друг с другом. Школьные годы в нашей любимой легендарной 429-ой школе – в течение всех почти 900 дней блокады Ленинграда здесь размещался штаб обороны Ораниенбаумского плацдарма! – для многих из нас заканчиваются навсегда.
С того времени прошло… – «…а и, действительно, сколько?..» – уж более сорока лет. Сегодня с утра, помнится, было первое февраля, страшно сказать какого года, четверг. На работе всё шло, как обычно: после фейерверка важных утренних встреч, совещаний, летучек в головном офисе мы выехали на нашем стареньком УАЗике к себе в контору, расположенную… на Заневском проспекте. И я, видимо, задремал, сидя на переднем пассажирском сидение.
И что теперь?
