Невысказанное завещание (сборник)

Издание подготовлено при финансовой поддержке РФФИ и Правительства Республики Татарстан в рамках научного проекта № 17-14-16004 а(р)

Составление, аналитические статьи доктора филологических наук В. Р. Аминевой

Научный редактор – доктор филологических наук, профессор, академик Д. Ф. Загидуллина

Рецензенты:

доктор филологических наук, старший научный сотрудник Отдела литератур народов РФ и СНГ Института мировой литературы им. А. М. Горького РАН А. Т. Сибгатуллина;

кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы ФГАОУ ВО «Казанский (Приволжский) федеральный университет»

М. И. Ибрагимов

Амирхан Еники – псевдоним выдающегося татарского писателя Амирхана Нигметзяновича Еникеева. В автобиографической книге «Соңгы китап» («Последняя книга», 1986) писатель воссоздаёт свою родословную и замечает: «Барлык рәсми документларда минем тулы фамилиям «Еникеев» дип языла. Тик язучы буларак кына мин аны, безнең әдәбиятта күптәнге гадәт буенча, «Еники» дип кыскартып йөртәм» [Еники, 2000, 4: 6]. «Во всех документах фамилия моя значится как Еникеев. Лишь став писателем, как издавна водится у нас в литературе, переделал её в Еники»[2] [Еникеев, 1998: 4]. И. А. Абдуллин, исследуя историю старинного татарского рода Кулунчаковых, устанавливает генеалогическое родство А. Еники и А. И. Куприна: «Гади кешеләрнең эчке дөньясын нечкә лиризм, салмак тел белән сурәтли алу куәсенә бер үк дәрәҗәдә ия булган рус язучысы Александр Куприн белән татар әдибе Әмирхан Еники шулай итеп йомышлы татар князь Еникинең ерак оныклары булып чыгалар» [Абдуллин]. «Таким образом, русский и татарский писатели Александр Куприн и Амирхан Еники, творчеству которых в равной степени присущ талант изображения внутреннего мира простого человека (тонкий лиризм, неторопливый стиль), оказываются потомками выходца из сословия служилых татар князя Еники»[3].

Прослеживая историю своего духовно-нравственного формирования, писатель вспоминает те события и обстоятельства своей жизни, которые сыграли важную роль в этом процессе. Так, на всю жизнь в его памяти запечатлелась картина, как дед, преклонив колена, совершал намаз в густой цветущей траве: «Ә бабакай, атын тугарып үләнгә җибәргәч, бераз читкә китеп, чирәмгә кара җиләнен җәйде дә намаз укырга кереште. Башта аягүрә, аннары тезләнеп укыды. Тирә-ягы куе үлән, шау чәчәк, менә шул үлән-чәчәкләр эченнән бабакайның нечкә муены белән кырпу бүреге генә күренә. Якты һавада күзгә күренмәс әлеге кечкенә кошчык талпына-талпына һаман өзелеп-өзелеп сайрый, үләндә йөргән җирән алаша да әледән-әле башын селкеп, тимер авызлыгын чыңлатып куя, ә без әбекәй белән бер читтә, нидер көткәндәй, тын гына басып торабыз. <…> Ниндидер бик якты бер эз калдырды ул минем бала күңелемдә. Бәлки, шул мизгелдә мин әйләнәмдәге сихри дөньяны ачыграк күрә, тирәнрәк тоя башлаганмындыр…» [Еники, 2000, 4: 29]. «Молился сперва стоя, после опустился на колени. В густой траве, усеянной цветами, мелькала лишь отороченная мехом шапка на тонкой шее бабакая[4]. А та, едва видимая птичка всё пела и пела в залитом светом небе, всё также самозабвенно и страстно; рыжий мерин, гуляющий в траве, встряхивал время от времени головой и звенел железными удилами, а мы с эбекей[5] тихо стояли в сторонке, будто ожидая чего-то. <…> Видение оставило в детской моей душе какой-то светлый загадочный след. А что если в тот самый миг во мне произошло волшебное перерождение: восприятие окружающего мира обострилось, и красота глубоко навсегда вошла в душу?» [Еникеев, 1998: 25].

Писатель на протяжении всех своих автобиографических записок признаётся в любви к родным местам – к деревне Каргалы, где он родился, и особенно – к Давлекану, где прошли его детские и юношеские годы: «Ләкин бит мин Дәүләкәнгә туган-үскән туфрагым дип кайтам. Барысыннан элек миңа аның халкы якын һәм кадерле булырга тиештер бит инде. Җире-суы, кырлары-яланнары, тугайлары-күлләре, ниһаять, бормаланып аккан Димкәе кадерле булырга тиеш… Яшьлегем хатирәләре белән бәйләнгән урамнары, йортлары, мәктәп, клуб кебек урыннары миңа аеруча якын, тансык булырга тиеш түгелме соң!.. Нәрсә калган шуларның барсыннан?.. Каршыда мәһабәт Ярыш тавы басып тора, якты Дим салмак кына ага, тугайда күлләр җәйрәп ята, кайткан саен, мин аларга текә яр башыннан сокланып һәм уйланып карап торам, янә тагын Дим өстендә, хәтта ялгызым гына булса да, көймәдә йөрмичә калмыйм. Ләкин табигать үзе, никадәр генә бай, гүзәл булмасын, кешегә карата салкын, битараф бит ул – аның өчен синең кайтуың да, китүең дә барыбер түгелмени?! Кеше кайта аңа, кеше сагына аны, чөнки кешенең үткәне шушында калган, шушында саклана… Минем өчен дә ул шулай, мин дә, кайтып, Дим ярына басу белән, гүя үткәнемә күчәм, үткәнемне күрәм» [Еники, 2000, 4: 114]. «Но ведь я приезжаю в Даулякан оттого, что вырос здесь, оттого, что здесь моя родина. Меня, казалось бы, прежде всего должны притягивать сюда люди, дорогие сердцу поля и пастбища, озёра и, наконец, милый мой Дим[6], причудливо извивающийся в лугах. Улицы, дома, связанные с воспоминаниями юности, – такие как школа, клуб, должны быть особенно дороги, особенно близки… И что от них осталось?.. Напротив стоит величавая гора Ярыш, светлый Дим плавно катит свои волны, в лугах сверкают озёра – всякий раз, приезжая сюда, я с любовью смотрю на них с высокого берега, погружённый в свои размышления, и не могу уехать, не покатавшись в лодке. Но природа, как бы она ни была хороша и богата, сама по себе холодна и равнодушна к человеку – ей абсолютно всё равно, приехал ты или уехал! Человек стремится к ней, тоскует, потому что прошлое человека осталось здесь, здесь хранится… Вот и я, оказавшись на берегу Дима, как бы перехожу в другое измерение – перед мысленным моим взором возрождаются картины прошлого» [Еникеев, 1998: 105]. С чувством родины автор «Последней книги» связывает формирование основ своего мировоззрения.