В общем, всё началось ещё в нижнем палеолите. В нижнем, понимаешь? С верхним палеолитом всё понятно. Люди подворовались, у них были религии, войны, литература, секс, страхование жизни и рыночная экономика. Вся эта лабуда, которая помогает не думать о смерти. Но я говорю сейчас о нижнем палеолите. То есть, например, это было два миллиона лет назад. Два миллиона, сечёшь? И вот эти люди, они как бы ещё и не были людьми по большому счёту. У них только вчера перестали расти хвосты. И они не умели разговаривать, понимаешь? Речи у них не было. Совсем никакой. Ну, наверное, были какие-то гыканья, вопли или посвисты. Но второй сигнальной системы, чтобы символическое бытие, знак и означаемое, – вот этого всего не было. Знак, конечно, был, но нечётко связанный с означаемым. Всё зависело от контекста. Например, такая бесхвостая обезьяна говорила «гык!», и это значило: «вон олень идёт к водопою, давайте его убьём и съедим». А в другой ситуации ровно такой же «гык!» нужно было переводить как «мне грустно, потр@хайтесь со мной кто-нибудь». Разве это речь? Нет, человеческая речь состоит из слов, которые тоже, конечно, понимаются из контекста, но в более узких пределах. Например, слово «бык» может указывать на крупное рогатое животное. А может на качка в татуировках. Ещё так называют биржевого брокера, который играет на падении акций. Или на росте. В общем, там, на бирже, есть быки и медведи. Но это не животные, а брокеры. Вот и всё. Ты не назовёшь быком, скажем, сахарницу. Или, когда у тебя болит живот, ты не назовёшь это состояние словом «бык». Как-то не в тему. То есть контекст, конечно, рулит. Но не абсолютно. Где-то в верхнем палеолите так устроилось. А в нижнем не было ничего. Ни речи, ни мышления. Но уже была индустрия. Сначала она называлась олдувайская, а потом ашёльская. Ну, как индустрия… Это, в общем, про камни. Ведь «палеолит» значит «каменный век». Люди тогда жили в камнях. И нижний, понятно, позорный значит. Хотя иногда говорят «ранний», чтобы не обижать. Эти древние ещё-не-люди делали из камней разные орудия. Чопперы, рубила, нуклеусы, бифасы, кливеры. Я смотрел много картинок и, честно говоря, не понял, чем они друг от друга отличаются. Но учёные знают. Получают под это гранты и защищают диссертации. Поэтому пусть будут кливеры. И вот находят археологи стоянки древнего человека, будем всё-таки называть его человеком, хотя он не человек ещё, а так, заготовка. И на этих стоянках множество каменных орудий и иногда кости животных, а если совсем повезёт, то и зуб древнего человека, которого называют архантропом, а потом палеоантропом. Или наоборот. Всё вроде бы хорошо. Вот орудия – значит, стоянка человека, потому что рядом зуб. И вот зуб – зуб человека, потому что рядом орудия. Всё сходится. Копали, копали. А однажды вдруг призадумались: почему этих каменных орудий на стоянках так много? Это теперь так и называется в антропологии: проблема избыточности каменных орудий ашёльской индустрии. Сотнями и тысячами архантропы делали свои нуклеусы и кливеры. Делали и тут же бросали. Кололи новые и новые. А использовали по назначению редкие экземпляры. Например, чтобы заострить деревянную палку. Потому что охотились с деревянной палкой. Хотя каменные орудия выделывали тысячами. Часами и сутками всем племенем сидели и долбились в камни. Какого х&ра? Может, это у них культ такой был? Или учились? Или делали запасы на будущее, когда, например, камни вдруг кончатся? А потом один мозгоправ приехал на раскопки и поставил архантропам диагноз: обсессивно-компульсивное расстройство, ОКР. Они долбили камни, потому что им было страшно. Они обделывались от страха, потому и долбили. Тревожность. Жизнь архантропа была очень-очень страшной. Им все постоянно питались. Это сегодня учёные говорят, что человек был успешный коллективный охотник, мамонтов истребил, шерстистых носорогов. Он, может, и был охотник, только в верхнем палеолите. А в нижнем палеолите он тоже, конечно, в охоте участвовал, да только охотились на него, а не он. А он постоянно сидел, обделавшись от страха, и боялся каждого шороха. Были тогда пещерные гиены, они были здоровенные, в четыре раза крупнее нынешних. Они приходили и ели людей всякий раз, когда им этого хотелось. Львы, леопарды, медведи, волки какие-нибудь. Саблезубые тигры. Чуть ли не каждого архантропа рано или поздно кто-нибудь съедал. Вот он сидел и боялся. Но не только в этом дело. А в том, что эта несчастная обезьяна вкусила яблок в саду познания у Бога, или как там его звать, и отныне узнала, что есть смерть. То есть она реально понимала, что смертна. Конечна. Это ох&реть как страшно на самом деле. Сегодня или завтра меня обязательно кто-нибудь сожрёт. А даже если и не сожрёт, то только потому, что не успеет, – я сам умру раньше. От болезни или производственной травмы. Смерть. Страх. Тревожность. Обезьяны испытывали тревожность. И вот у них возник этот ритуал: долбить камни. Снимать тревожность. С помощью чего? С помощью компульсивных действий. Когда-то кому-то этот камень действительно помог. Он и сейчас может быть полезен, палку там заострить, например. Но главное, что, пока долбишь камень, навязчивая тревога как бы отступает. Как бы немного легче. Как бы вывозишь. Это не терапия, это болезнь. Но что поделать? Сейчас такое снимают салофтом, а тогда салофта не было. Труд создал человека? Какой нах&р труд? Это был бессмысленный компульсивный ритуал, болезненное повторение монотонных операций, а орудия труда появлялись как побочный эффект. Потом, конечно, мустьерская эпоха наступила, когда каменные орудия стали разнообразнее. Но то было не целенаправленное изобретательство, а опять же компульсии, лишь более изощрённые. Ну и теснее связанные с продуктом всё же. И только в верхнем палеолите человек как бы вылечился и стал осознанно там трудиться, изобретать всякие гаджеты и всё такое. Вылечился? Ха-ха-ха. Посмотри на него, как он вылечился. Он больной на всю голову ублюдок. Это я тебе ещё про аутизм не рассказал, про аутизм в следующий раз поговорим.
