Буераком туман,
онемение ног.
Голова – полугрань.
Полугрань – полубог.
Сладковата смола
унесенной любви,
как живая юла
возле крепкой избы.
Невесомая ткань,
раздражающий смог.
Голова – полугрань.
Полугрань – потолок.
2013
Мы всё уже себе рассказали:
на круглое солнце есть дни – карнавалы,
на пасмурный час – мосты и каналы
и зелень вагона из пыли и сала.
Все дни как большое начало,
как море причалов,
а там корабли.
2013
Пока же ломится в тоннель вагон метро,
пока темно и только шум от проводов,
я еду на общественном авто
из цвета желтого, из цвета городов.
Какой же вечный взгляд у глаз вдали,
и коренное удивление собой –
я прячусь в сети разгоняемых машин
за километры и покой.
И нет сейчас здесь символистского узла,
сложенья черт, как проявленья внешних форм.
Случайность явно знает эти номера,
случайность – вор.
2013
Террор не красный,
террор – вагон,
кровавый крейсер –
из сердца вон!
Течет по жилам.
Пустота глаз.
Ужель явило
ты, горе, глас?
Какие судьбы
ты тянешь вниз?
Не тронь, не щупай,
садись.
Все счастливы,
корабли – на якорь.
Террор – исчадие
порядка.
2013
А кто бежит от старых фотографий?
Меня не вдохновить одним лишь днем.
Пусть пятна белые, коричневые махи
и мутность изменившихся имен.
И пусть я знаю, что все лица мне запретны,
что не увижу их такими же сейчас,
но, раз уж май пришел и листья гнутся в ветках, возможно, что душа моложе вас.
2013
А май – конфликтный месяц,
а на балконе летняя прохлада,
и полночь утаенного заката
порывисто и тихо куролесит.
На что у нас и действия не хватит,
то время юрко прячет все в программе
жизни, где – то, может, сгладит,
но, в основном, хитрит над головами.
И можно задыхаться скукой клёклой,
и тыкать пальцем в грудь себе с досадой.
Проникла, проникала и когда – то
в ночной я караул почетный.
2013
Не жалей ни о чем перед ним,
и никто не узнает об этом,
как о белых простых сигаретах,
о потребности верить другим.
О коротких, продуманных днях,
о системных прогулах и драме,
о величии и площадях,
где весь дух городских ожиданий.
Не жалей перед ним ни о чем,
и никто не узнает об этом,
даже он, надев на плечо
свою сумку и взяв сигарету.
2013
Любовь! Какая слабость,
под ярким, синим небом –
проталины и сладость
весенних дней.
Любовь! И мудрость –
жужжащая муха.
Любовь! И совесть,
щемит и солит.
Любовь! И гордость –
лубочный сказ.
Как хочется мне тотчас
от ее чар взорваться.
Любовь! Какая прочность
и грязь агломераций!
2013
Я косвенно душою понимаю,
что лес уже не тот и город тоже,
что быстрые, скрепленные трамваи
ходили не у нас, а там, где Дожей.
Я, в общем – то, устала видеть близко
планетную смешную отстраненность,
любовь, отождествленную с трагизмом,
а чаще утомленную влюбленность
Сказался здесь и холод человечий,
и раздраженье с запахом копеек.
Теперь он серебрящий и зловещий,
мой Господин – мой стыд глухих скамеек.
2013
Счастье вылила на сковороду
и подогрела его на газе.
Выпарилось и стало кованым
и масляным.
Может, им писать картины известные
или серпы изготавливать и молоты –
и вот уже, чувствую, хочет повеситься.
Повеситься, сбежав со сковороды.
2013
Я лампочку свою эксплуатирую,
то нагибаю я ее, то фиксирую.
То тут же свет включу и тут же выключу.
Поставлю и основу ее выкручу.
Потом в оконный коридор свечу я ей,
и свет дневной не может не почуять всей
моей густой ненужности сейчас
и параллельных линий, что столкнут не нас.
Коленное железо легче остудить,
И в Питере мосты будут сто раз сводить.
Чем мне тебя весело-угнетенного
найти, иль лампе допросить Буденного.
У дымовой завесы свойство есть одно:
она пружинит ветер с небом заодно.
Пружинит свет дневной и сумеречный страх.
Меня с настольной лампочкой в руках.
2014
Вокруг сумасшедшие вопли,
внутри удушающий Марс.
И красота всей Европы
не может спасти нас.
Земля соизволит крутиться,
И люди попадают с ног,
летающей птицей
излечится рыжий кот.
Испортит ажурное небо
сырая мгла облаков.
Попейте, люди, таблеток,
избавитесь от врагов.
Вдыхайте ноздрями землю
и зимний пирог.
Появится счастье и Бог.
Да, ешьте скорее, не бойтесь.
Любови все изойдут –
умоетесь, успокойтесь
и примите свежий фрукт.
И голова юлой свежечасной
путь творческий смастерит.
Счастливые и несчастные
возрадовались жизни.
И вдруг знаменитостью стали!
Кричат все: «Как быстро вы так?
Только ныли, рыдали,
считали жизнью бардак!»
А вы с гордостью лани,
расправите спину спокойно
и взглядом мутно – стеклянным
стрельнёте перед толпой:
«Вы все дураки и лентяи,
ни дать вам, и нечего взять.
А я горсть таблеток сжираю
и знаю, как жить, твою мать!»
2014
Жизнь дважды входит в русло одной реки
Жизнь дважды входит в русло одной реки.
Жизнь – безрассудство и расхитительство
судьбы.
Жизнь – компромиссы и сверхзаконное.
И все летит к чертям,
как свет излишне белого вагона.
Она безжизненными картинами
в счастливых лицах – весенний бред:
«Здравствуйте, я сангвиник со шляпкой
я – тоска по вечеру, я – белый хлеб.
А того, что было, больше нет».
2014
Стояла недавно у кассы,
рассматривала продавца.
Сигареты – закрытые классы –
старшим женщинам или вдовцам.
И в огромной толпе ненужной
и в замедленной ленте двух –
также дети, жена с мужем
в очереди из трех старух.
