Нора в Европу, или Опять Пушкин и Кошкин. Правдивые просто до невероятности истории

© Василиус Кошкин, 2020

ISBN 978-5-0051-7307-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

К читателю от сочинителя

Читатель, если тебе уже знаком «Волшебный стакан», первое мое творенье про Пушкина и Кошкина, то ты можешь просто спокойно пропустить сие краткое обращение к читателю неискушенному – хотя и не премину похвалить тебя за интерес к литературным моим плодам.

Чтение, как уже и прежде было сказано, вострит глаз и ум, и часто иные лица поначалу и не имея никакой собственной мудрости чтеньем, однако, вскоре вполне обретают оную. Как это в свое воемя верно заметил знаток душ человечьих Козьма Прутков: «Бывает, что усердие превозмогает и рассудок».

Про обретение мудрости было сказано мною уже и ранее в прежних моих книжках и дабы не повторяться, отсылаю любознательного читателя еще не знакомого с «Волшебным стаканом» прямо к сему краеугольному опусу, поскольку там изрядно и пространно представлены фигуры Пушкина и Кошкина в их истинном и натуральном виде.

Посему и советую пытливому и ищущему истин читателю в книгу сию непременно заглянуть для собственной же его пользы ибо там самым превосходным образом сочетается приятное с полезным, а возможно и прочими покуда незамеченными положительными качествами да и кроме того, как ранее сказано происходит и острение глаза и ума.

Некий весьма искушенный в познании людских натур аглицкий мудрец после ряда многолетних исследований пришел вдруг к такому неутешительному заключению, что – «опыт есть ум дураков». Он, конечно, разумел опыт, коий обычно приобретается на своей собственной шкуре вследствие собственной неискушенности. Опыт же приобретенный на чужих шкурах не только похвален, но и разумен, ибо как же иначе его и приобрести не будучи дураком?

А чтение есть, пожалуй, наилучший способ обрести всякого рода опыт, не повредив, однако, при этом и собственной своей шкуры.

Такую чудеснейшую возможность для сего и преподносит вам ныне с нижайшим поклоном

слуга ваш всепокорнейший

Василиус Кошкин

Просыпается раз поутру Пушкин, а Кошкин его уж и за бакенбард теребит:

– Собирайся брат Пушкин, в заграницы поедем. Я ход подземный открыл! Кто прорыл, правда, неизвестно: может и самозванец еще в смутные времена наозорничал, а может и граф Калиостро или опять же Наполеон, хотя не исключено что и масоны тайно подкапывались. Да и мало ли кто еще и из иных каких иноземцев в пределы Российские тайком: неприметным подземным путем проникнуть старался, но похоже что ход сей прямо в самую Европу и ведет.

– Ну и ну, – подивился Пушкин, – и бывает же такое!

– Оно, брат, понимаешь, вроде как окно в Европу – только еще и лучше, – объясняет и дальше Кошкин, – в окно-то разве только глядеть можно, а тут раз-два и в самой Европе окажешься! Во, брат, как!

– Да у нас же и денег-то нынче нет на эдакое предприятие, – заотнекивался было Пушкин.

– А ничего, там на западе сразу и заработаем, – успокаивает Кошкин, – там литераторы-то, слышно, круто живут. Гете, Шиллер или Байрон, например, сидят трубочки знай себе покуривают да в окошки поплевывают, a денежки меж тем мешками загребают. То есть они сами собой загребаются, без всяких со стороны внешних усильев. И Вальтер Скотт, слышно, тоже ничего – славно преуспевает. Скрипят, брат, себе перьями во все лопатки – не скучают! В день по два пуда бумаги, как слышно изводят, что ни неделя – то новый роман и все с продолженьем. Вот что значит истинная культура! Там же у них полная свобода, понимаешь. Они там марсельезу каждодневно поют и равенство и братство прославляют! И все там у них равны и люди и звери. Там любая букашка миллионером стать может в два счета. Да и бизнес у них кругом – деньги так просто сами собой в карманы и прут. Во жизнь – сплошная демократия! И ни воров там нет ни нищих, поскольку полное процветание и прогресс. Не как у нас – одно тебе рабство беспробудное да деспотизм азиатский, и носа на улицу казать неохота и в окошко даже глядеть противно. Только на боку лежать и остается.

– Конечно, взглянуть бы не худо было, – соглашается Пушкин, как они там живут-существуют европейским-то манером. Для житейского опыта и общего развития весьма бы оно, конечно, полезно оказалось. Опять же и для литературы не худо – новых впечатлений вдохнуть и с литераторами европейскими на равной ноге пообщаться.

– Ну, так давай, собирайся тогда, – торопит Кошкин, – а то еще вдруг возьмут да закроют нору-то. Знаешь ведь какие порядки-то нынче. Донесет какой-нибудь ревнитель устоев, что нора, мол, тайная, в заграницы ведущая имеется и все – вмиг тебе лазейку и прикроют!

– А как же ты умудрился ход-то этот подземный обнаружить? – не удержался тут полюбопытствовать Пушкин.

– Да ночью не спалось что-то, – стал рассказывать Кошкин, – слышу, вроде как мышь в кухне хвостом по полу шуршит. Я, конечно, за ней, она в норку и я в норку. Прополз немного, а там развилка, две норы, значит. А над ними надписи награвированы, на одной стало быть «Азия» стоит, а на другой «Европа». И из той дыры, что Европой означена, так такие ароматы и благоуханья идут, просто спасу нет – сплошные тебе заграничные импортные зефиры! А из Азии так только одна вонь несусветная проистекает, непонятно даже зачем создатель и вообще такое несуразное изделие смастерил, видать не совсем в тех настроениях был.