Норвуду Кроу было 16 лет, когда жизнь его стала меняться в худшую сторону. Возможно, на этом сказывался подростковый возраст и разногласия с одноклассниками. Тогда он начал выпивать чуть ли не каждый вечер со своими немногочисленными друзьями.
Норвуду было одиноко, когда он возвращался со школы на автобусе к себе домой, потому что жил в другом населенном пункте, в котором было так мало людей, что среди друзей в его деревне были лес и вода. Почему вода? Потому что в лесу небольшой ручеек, который он любил, тек из одного озера к другому. И если в первом, который они называли Ближний (из-за расположения к общей трассе), невозможно было купаться, потому что большую часть времени он был высохшим и после восстановления стал заросшим кустарниками и ивами, то во втором, который был Средним, он любил плавать. Но ведь плавать можно только летом, а для Норвуда только весь июнь, потому что дальше он был занят домашними делами, от которых нельзя было избавиться. Лишь каким-нибудь безветренным вечером мог себя развлечь плаванием на Среднем или Дальнем прудах. Но зимой… делать было совершенно нечего подростку в этой деревне. И тогда он уходил в леса к ручью, разжигал костер и жарил картошку с салом со своей младшей сестрой Хелен, рассуждая о смысле жизни и мироздании.
– Вот бы мне покорить космос, это же так интересно, – говорила Хелен,
– Ну да, наверное, было бы круто, только вот представь, ты бы встретилась с какой-нибудь расой? Инопланетяне, думаешь, были бы к тебе добры?
– Ну почему бы и нет?
– Да потому что одна ты не смогла бы покорить. Значит, с кем-то, кто оплачивал бы экспедицию, поэтому выходит: был бы человек с таким же мнением и такой же доброжелательностью как у тебя? Я думаю, что нет.
– Почему ты так говоришь? Думаешь, раз при деньгах, значит этим человеком будут править злые помыслы?
– Именно. Представь, ты, космонавтка, с научной экспедицией полетела в космос в поисках развитых или не очень цивилизаций. Нашли расу каких– нибудь Чебуркеков, которая вас поприветствовала еле теплым чаем в лицо. Возможно, у них так принято и они выражают симпатию. Кто-нибудь из вас мог бы разозлиться и ответить неприличным ударом. Но надеюсь, что экспедиция состоит из хорошо отобранных и весьма умных ученых. Поэтому такого не произойдет. Вы докладываете своему инвестору, который не полетел бы с вами в целях личной безопасности. И он вылетает к вам, а в это время вы изучаете расу. Привыкаете к планете, к свету, примерно какому-нибудь сине-зеленому, пытаетесь понять их язык, смотрите на их изобретения и технологии. Когда прилетит инвестор, вы ему расскажете о наблюдениях, возможно, на корабле исследуете пробы атмосферы и почвы. И вдруг увидите что-нибудь такое, допустим, какое-нибудь изобретение, которое на Земле бы стоило не один миллиард земных денег. И что будет делать тогда инвестор? Захватывать планету, если ему безразлична жизнь этой расы при отсутствии у него мозгов. Или как-нибудь договорится, если в черепной коробке хоть что-то есть или по крайней мере осталось. Если первое, то он прилетит с кучкой вооруженных по последнему слову техники бойцов. Если второе, то с учеными и парой телохранителей.
– Да… Космос покорить хотелось бы, но с такой суровой реальностью, мне кажется, нам лучше этого не делать, – перебила своего брата Хелен.
– А что же тогда делать?
– Ну как что. Сидеть есть жареную картошку, смотря в небо и рассуждая, что где-то там жизнь лучше, чем здесь.
– А что тебе не нравится в этой жизни, Хелен?
– Норвуд, ну что за глупые вопросы! Мы работаем ради каких-то бумажек, которые даже несъедобны.
– Верно. Я тоже об этом думал, когда представлял жизнь пчел. Мне так нравятся пчелы. Работают только ради себя, чтобы жить. Мы как бы то же самое, но кто-то не работает и просто очень хорошо живет, смотря на нас свысока, как на муравьев, одновременно считая нас трутнями.
– Бррр. Я замерзла. Пойдем домой, все равно костер уже прогорел, – предложила Хелен.
– Да пошли, уже стемнело, – согласился Норвуд.
Почти всегда были такие или подобные разговоры у Норвуда и Хелен возле костра, как будто огонь манил их размышлять о космосе.
Время шло, разговоры становились более мрачными от непрекращающихся войн на Земле. Войны были не глобальными, чтобы о них говорить по новостям, но все-таки были.
Так Норвуду исполнилось 18 лет. Он был достаточно умен, но учиться не пошел по причине нововведений в стране – знакомого забрали в армию перед защитой дипломной работы. Норвуд так не хотел. И поэтому решил пойти, сначала на службу по призыву, а потом учиться в вузе. Но после армии мировоззрение Норвуда сильно изменилось. Единственное, что осталось при нем, – это юмор. Его не узнавала даже сестра Хелен. Он стал много материться, хотя до армии мат для него был чуть ли не грехом. Но совесть все-таки сохранилась. Норвуд не произнес ни единого мата при общении с родителями. С родителями, но не с сестрой…
– Что с тобой случилось? – спрашивала сестра.
– Я отслужил, – отвечал Норвуд.
– Это видно, почему ты материшься?
– В армии все матерятся. Слышала такое: с волками жить – по-волчьи выть?
