1. Книга первая. Глава 1
Книга первая
Сабля, трубка, конь казацкий
«Ночь тиха, и небо звездно.
У бивачного огня,
Братцы, слушайте меня...»
Д. Бедный
Часть первая
OMNES VIAE SETSCHAM DUCUNT
[лат., — Все дороги ведут на Сечь]
Глава первая
Хорошо лежать в лопухах. Во всяком случае, гораздо удобнее чем в колючем репейнике или зарослях жгучей крапивы. Особенно, когда на тебе ни единого лоскутка одежды. Как на новорожденном младенце… Наверно, поэтому сердобольные аисты подбрасывают их не куда придется, а в основном на капустные грядки. Лопухи и прочая прибрежная мурава не вполне адекватная замена пеленкам-распашонкам и прочим подгузникам, но могло быть и хуже…
Метрах в тридцати ниже по течению неизвестной речушки, — на берег которой я только что каким-то образом попал прямо из лоджии городской квартиры, — горело несколько костров. И мне очень не нравилась картинка, которую удавалось разглядеть в отблесках пламени. Совершенно не нравилась.
Возле огнищ хозяйничали десятка полтора мужчин, разодетых, как для съемок фильма о Диком Поле времен Золотой Орды или Османской империи. Я не большой знаток моды, тем более, старинной, но восточные халаты, мисюрки [тип шлема], тюрбаны, а главное — сабли и ятаганы, висевшие у пояса воинов, говорили сами за себя. Будь это отряд каких-нибудь современных басмачей или моджахедов, хоть один да поигрывал бы автоматом. Особенно перед пленниками. Это же так приятно, когда можно безнаказанно унижать других, ощущая себя героем…
Имелись и пленники. Много… Отсвета костров было недостаточно, чтобы сосчитать сгрудившихся в плотную кучу бедолаг. Но никак не меньше полусотни. В основном, судя по платкам, женщины… А еще, время от времени, взлетающее чуть повыше, пламя выхватывало из тьмы груженые доверху телеги и стадо коров, пасущееся за пределами лагеря.
Человеку, вышедшему покурить на балкон городской квартиры и, вдруг, оказавшемуся черт знает где, разное приходит в голову. От мысли о сновидении и до сумасшествия... Но я почему-то был уверен, что не сплю и пребываю в здравом рассудке. Хоть и несколько всклокоченном.
Возможно, измученный предыдущими наваждениями, я подсознательно уже ожидал чего-то подобного. Или, может, обладал стрессоустойчивой психикой, изрядно закаленной современной методикой обучения в вузах? В любом случае, происходящее я воспринял, как «реальность данную нам в ощущениях», и больше к этой теме не возвращался.
Отвлеченность мыслей уместна под торшером, в мягком кресле, с чашкой ароматного кофе, а не в тот момент, когда лежишь нагишом в мокрых лопухах и от весьма неприятных и болезненных проблем тебя отделяет неосторожное движение или один-единственный чих…
При этом, я даже не могу воспользоваться весьма актуальным советом для «воробья попавшего в дерьмо», в смысле — сидеть и не чирикать. Поскольку густая ночная роса, еще более обильная возле реки, даже летом совсем не теплая. И если мне придется пролежать здесь до утра, то одним чиханием не обойдется.
Медленно, очень медленно… буквально по миллиметру я начал пятиться. Но уже в следующее мгновение замер, старательно вжимаясь в землю. Сожалея, что не могу распластаться, как камбала под китом...
Один из воинов, отошедший от костра на пару шагов по малой нужде, вдруг резко повернул голову и пристально посмотрел в мою сторону.
Несмотря на то, что нас разделяло приличное расстояние и ночная тьма, я мог бы поклясться, что если хотя бы взгляну в ответ — он меня заметит. Татарин запахнул халат, настороженно потоптался на месте и сделал несколько шагов вперед. Постоял, вглядываясь и прислушиваясь. Потом произнес что-то вопросительным тоном. Отвечать я, естественно, не стал.
Секунды растянулись до минут. Я, кажется, даже дышать перестал. Только поглядывал украдкой, с замиранием сердца ожидая, что мой кошмарный сон, ставший постоянным на протяжении последнего месяца, вот-вот окончательно превратится в явь, и шея ощутит прикосновение стального клинка…
Татарин ждал, напряженно всматриваясь в темноту, одной рукой придерживая перевязь, а второй оглаживал рукоять сабли.
— Кемдэ булса бармы монда? [татар., — Кто здесь?]
Сперва меня бросило в жар, а потом по спине, между лопатками словно ледяной ветерок пронесся. Наверно именно так ощущает себя мышь, притаившись под веником.
К счастью, обошлось. Воин проворчал какую-то короткую фразу, сделал пальцами «козу», традиционный знак отгоняющий злых духов, поворотился ко мне спиной и потопал обратно к огню…
Уф… Так и заикой недолго стать. Как же он все-таки меня учуял? Услышать не мог, унюхал что ли? Офигеть! Это ж какое обоняние надо иметь, чтоб…
«Черт! — меня словно током пронзило. — Трубка!»
От свалившихся треволнений и прочего душевного смятения, я совершенно позабыл, что до сих пор сжимаю в кулаке курящуюся трубку. И удивляться следует не тому, что татарин почувствовал запах табака, а что никто не сделал этого раньше. Ветерок-то от меня к ним веял… Видимо, помешал дым костра.
Стараясь не делать лишних движений, я ткнул трубку чашкой в землю.
Вот ведь ирония судьбы: гол, как сокол или этот… святой, который из чрева китового вылез, — зато с трубкой. Самая, блин, необходимая в быту вещь во все времена! Лучше б зажигалку или коробок спичек прихватил, олух… И то больше пользы.
