Ню

Мишка с недавних пор взял обыкновение ходить по утрам голышом, что изрядно волновало его тридцатишестилетнюю мать, два года как разведённую и с тех пор ни разу не побывавшую с мужчиной. Эту манеру сын перенял от отца – тот тоже вечно разгуливал по квартире голяком.

Дарья сняла с газовой плиты сковородку с омлетом, повернулась и от неожиданности уронила завтрак на пол.

– Бля, Майк, ты совсем стыд потерял?!

Сын без малейшего стеснения вошёл на кухню с полноценно эрегированным фаллосом. Орган у него был здоровенный, толстый и длинный, и стоял безукоризненно вертикально.

– А что? – невозмутимо отозвался сын и включил электрический чайник.

Мишка обрит наголо; он был патологически ленив, и мать два раза в месяц стригла его под ноль триммером – чтобы не мыть голову.

– Что что?! – воскликнула она. – Ладно ты просто нагишом расхаживаешь, а тут со стоячим!

– Против природы не попрёшь, – веско заявил сын, взял чашку и положил в неё растворимый кофе и сахар. – Утренний стояк.

– Против природы может и не попрёшь, но прикрыться-то можно!

– Зачем?

– Затем, что я твоя мама, и ты меня смущаешь! – молвила Дарья, отводя взгляд.

– Поглядите-ка, какая целочка! – хмыкнул Мишка.

– Так! Михаил Ильич, ты как с матерью разговариваешь?! Совсем берега потерял?

– Мамк, харэ выёбываться, лады?

Мать всплеснула руками и вышла из кухни. Когда через десять минут она вернулась, сын сидел за столом, пил кофе и пыхтел вейпом. Верхняя часть по-прежнему эрегированного члена торчала над столешницей.

– Да прикройся ты наконец, секс-машина! – вскричала Дарья.

– Ацтань, мамк, скоро опадёт.

– Скоро?! Он у тебя уже с четверть часа стоит!

– А я что могу поделать? – Мишка выпустил мощное облако пара. – Чем тебе вообще мой хер не нравится?

– Да мне нравится! Отличный хер, как у порноактёра!

– Ну а чё тогда?

– А то, что у меня секса полтора года не было.

– Мне жаль, – усмехнулся сын.

– Мне тоже, – отозвалась мать.

– У меня вообще никогда секса не было, но я ж не рыдаю.

– Я тоже не рыдаю, как видишь, – сказала Дарья. – Как попробуешь, тоже страдать начнёшь. Если рукоблудить перестанешь.

– Не перестану и страдать не буду.

– Пол помой, – она подняла сковородку и поставила её в раковину.

– Сама уронила, сама и мой.

– Я из-за тебя уронила!

– Ага, рассказывай.

– И прикройся наконец! Совсем уж кринжово.

– Наконец-то наконец, мы прикрыли свой конец, – ухмыльнулся сын и затянулся вейпом. – И не подумаю.

– Срамота, одно слово! – Мать смела в совок остатки омлета. – Не сын, а эксгибиционюга!

– Ацтань.

– Я сегодня посидеть хотела вечерком. Ты как? – она выкинула несостоявшийся завтрак в мусорное ведро. – Я тебе пивасика пару баклаг взяла.

– «Арсенального»?

– Да.

– Можно и посидеть, – согласился Мишка.

– Оки.

Тамара Григорьевна Сурина приехала на дачу с подругой и видным сорокалетним елдарём. Наверное, это выглядело бы нормальным, если бы самой Суриной уже не исполнилось семьдесят. Впрочем, эта немолодая женщина прекрасно сохранилась и смотрелась гораздо моложе своих лет. Не только гены сыграли свою роль – сама Сурина приложила к тому немало усилий. Она перманентно посещала всяческих специалистов по продлению красоты и молодости; спа-процедуры, мази, кремы, БАДы и всё прочее – денег от бывших мужей накопилось достаточно, за бедных она не выходила. Физическую форму тоже не оставляла без внимания: зарядка, фитнесс, бассейн, даже бегала одно время; только в последние годы в силу возраста Сурина стала лениться и набрала с дюжину лишних килограмм. При этом она всю жизнь курила, была великой охотницей выпить и закусить (после чего поебстись, желательно), однако после шестидесятилетия, шикарно, с размахом отмеченного, значительно сбавила объёмы, крепость и частоту выпивки, перешла на вейп. Что касается приапических утех, тут она себя никогда не сдерживала: пять замужеств (и при этом ни одного ребёнка), море постоянных любовников и океан одноразовых ебарьков – за свою более чем пятидесятилетнюю половую жизнь Тамара Григорьевна насладилась двести пятьдесят одним елдачком, каждый носитель которого был аккуратно записан в мессалинский дневник.

С живописцем Ильёй Брасовым она познакомилась два года тому назад. Как-то активно и споро у них всё завертелось: он бросил жену и ребёнка (уже взрослого, впрочем), ушёл с работы и переехал к Тамаре Григорьевне, которая стала его содержать. Брасов писал большей частью голых баб в духе Гогена – на взгляд далёкой от искусства моложавой старицы – полная хуйня и безобразная мазня. В остальном этот ещё молодой мужик её вполне устраивал: он был покладист, непривередлив, умел и вынослив в постели и всегда готов с нею выпить.

Дача Суриной находилась в четырёхстах верстах от Москвы. В деревеньке Клячино, где ещё в восьмидесятых годах прошлого века стояло тридцать дворов, теперь постоянно жили всего две семьи: сёстры-погодки Барановы, сухощавые жилистые бабёнки под шестьдесят, с неуловимо-татарскими лицами, и Стаскины, немолодые супруги примерно того же возраста. Также сюда на лето приезжал «дачник» генерал Иван Василич Свойников, военный в отставке, экс-ферлакур и запойный бух