Я держал в руках беспорядочный мятый ворох бумаг. Олег, координатор моей экспериментальной группы, просил посмотреть на них еще раз «повнимательней». Там было более пятисот страниц с табличными данными, и некоторые из них не слишком четко пропечатались.
– Все это здесь, – сказал он возбужденно, отступая назад. – Я не хочу вам подсказывать. Вы должны сами это увидеть.
– Увидеть что?
– Подсказываю: посмотрите магнитную активность начиная с апреля. И не тратьте время на амплитуду, там есть столбик поинтересней.
Я рассмеялся. Это было невероятно. Я впервые видел человека, который обнаружил одну из моих подтасовок. Правда, заметил совершенно ни в том месте. Я бы мог ему намекнуть, на какой столбец действительно стоило посмотреть. И к апрелю все эти флуктуации уже прекратились.
– Но почему на бумаге? – поинтересовался я, едва сдерживая клокотание внутри – что-то среднее между судорожным смехом и позывами к зевоте.
– На графиках все в порядке, никаких всплесков. Таблицы на экране я разглядывал часами. Но было непонятно, что происходит. А на этих распечатках с постраничной выдачей отклонения сразу бросаются в глаза.
– Какие отклонения?
– Вся эта динамика, все эти процессы – ненастоящие. Все эти данные – имитация.
– Разве такое возможно? – спокойно спросил я, справившись с вибрацией.
– Хотелось бы верить, что нет, – смутившись, ответил Олег.
Он посмотрел на меня с болью во взгляде, лучше бы он этого не делал. Единственным правилом нашей с ним субординации было полное доверие старшего к младшему. Нарушая его, он нас обоих подвергал неоправданному риску. Не важно, доверял ли он мне, я как руководитель должен был быть готов полностью ему довериться. Что ему стоило вовремя отвести взгляд? Мне и без Олега хватало проблем.
За восемнадцать лет я успел отметиться в полусотне исследовательских учреждений, и везде, стоило мне уволиться, в силу неведомого морока все забывали о моем существовании. Места работы мне приходилось менять постоянно по мере наступления обстоятельств непреодолимой силы.
После некрасивых сцен с коллегами и дискуссий по поводу моих карьерных интриг и превышения полномочий и, наоборот, после воодушевляющих моментов симпатии и дружеского расположения, я знал, что начисто сотрусь из памяти этих людей. Чего бы я ни натворил, на какие бы ленточки ни разодрал свою должностную инструкцию, моим бывшим коллегам вдруг становилось лень это обсуждать, мысленно возвращаться к моим делам и моей персоне, даже если речь шла о явном ущербе. Я нарушал работу крупных бюро статистики: люди теряли работу, убытки были невообразимыми, и все указывало на меня, но даже тогда никто не выражал неудовольствия. Очевидно же было, что произошедшее – случайное стечение обстоятельств, а обвинять меня – неподобающий поиск крайнего.
Бывшие коллеги благополучно обо мне забывали, но один парень, астматик по фамилии Игнатов, из аналитической группы уже не помню какого управления, ко мне как приклеился.
В понедельник он позвонил мне в пятый раз за полгода, и я сразу узнал этого симулянта по характерным астматическим покашливаниям – короткими сериями, сменяющимися тонкими завываниями.
С тех пор как этот хронический недуг, наряду с ему подобными, был побежден, нашлись люди, чей выбор был – контролируемый насморк и зуд. Я знал несколько семей астматиков, которые решили сохранить свою наследственную непереносимость даже после повсеместного внедрения аутоиммунной блокировки. Кто-то из конфессиональных соображений, а кто-то, чтобы сохранить некоторые льготы при занятии должностей. Игнатов был ни то ни другое. По-видимому, астма помогала ему лучше распознавать людей, острее чувствовать тревожные производственные моменты.
– Почему ты не сказал, что с нами это произойдет? Почему никого не предупредил? – проговорил он сквозь свист.
– Дружище, я просто не успел. Мне надо было уходить, двигаться дальше, – как мог объяснил я.
– Дорогой мой, мы так долго разгребали результаты твоего вмешательства. У нас тут все из-за тебя перепуталось. Как я понимаю, твоя деятельность у нас сводилась к ежедневному вредительству? – плавно, с выразительной интонацией уточнил он.
Этот человек, сколько я его знал, периодически впадал в панику по ничтожным поводам и всегда переигрывал, потому что знал, как его невыносимая астма действует на окружающих. Но эти звонки он исполнял по-другому, буквально на глазах выздоравливая.
– Все эти измененные данные, которые я внес в базы, сильно помогли мне в моей работе, – признался я.
– Какой еще работе?
– Если честно, я сам до конца не представляю, в чем ее цель. Но поверь, это очень важное дело. Тебе не обязательно в это вникать.
Чтобы как можно скорее вернуть его в состояние удушья, я добавил:
– Кстати, не удивлен, что тебя так и не повысили. Наверняка, у твоего помощника, который путал категории показателей и этапы обработки, уже отдельный кабинет. Да и всему соседнему отделу, который не выиграл ни одного тендера за полтора года, видимо, уже удвоили оклады. А ты все сидишь и копаешь под меня, хотя мы с тобой уже два года как распрощались, – сказал я и после секундной паузы отключился.
