Глава 1. Срезанный кошелёк
Декабрь 1654г. Париж
Заснеженные улочки Парижа хороши, когда любуешься ими из окна, а вот, поди, прогуляйся по ним, и тут же ноги затанцуют сами по себе, скользя по обледенелой мостовой. Повсюду белеют снежные сугробы, но это только с виду они кажутся мягкими, как пух, а стоит угодить на такую перину, и придётся всем телом пробивать для себя выход из холодного плена.
И всё-таки это настоящая зима! И вместе с трескучими морозами, глубокими сугробами и заледеневшими мостовыми в городе появилось множество чудесных предпраздничных забав. Ярмарка на Гревской площади, что у городской Ратуши, манит к себе обладателей кошельков любого размера. Зазывалы громко и на все лады предлагают и горячие масляные булочки с корицей, и жареные каштаны, и засахаренные орешки, и горячее вино со специями такими пряными, что после первого же глотка жар растекается в груди и бежит по всему телу, словно огненная лава! Чуть только занялся короткий декабрьский день, а на площади уже начинаются представления в балаганах приехавших из провинции актёров, танцоров, акробатов и фокусников. Напротив парижской Ратуши начинает свой разбег маленькая карусель с расписными деревянными лошадками и слонами, а чуть поодаль, у огороженного с помощью натянутых на колышках корабельных канатов помоста, собирается публика из любителей кулачных боёв.
Но всё это не идёт ни в какое сравнение с самой любимой забавой юных парижан – катанием на заснеженных горках! И для лихого спуска все средства хороши: и настоящие сани на деревянных полозьях, и струганные доски со складских развалов, и собственный, пардон за выражение, зад, коли не жаль панталон да зимнего тулупчика или же подбитого мехом плаща! Самыми лучшими горками во все времена считались те, что опоясывают сады напротив Лувра, спускаясь к самому берегу Сены. Испокон веков склоны холмов, на которых некогда возвышались мощные стены королевской твердыни, привлекали к себе молодёжь. С одинаковым азартом и весельем на склонах этих холмов катались и юный король Людовик XIV, и его младший брат Филипп, а также и молодые придворные, и королевские пажи, и воспитанницы королевы. Здесь можно было увидеть даже лихих вояк – тех из гвардейцев и королевских мушкетёров, которые не были заняты службой.
Эх, да только бы санки раздобыть, как те, что у него были в детстве в родном Лионе, а уж юный маркиз Франсуа де Виллеруа – мог обогнать любого в гонке вниз по заснеженному холму! Любой, даже самый крутой, спуск был по плечу королевскому пажу, да и сани ему не так уж и были нужны для преодоления крутых виражей. На худой конец, можно прокатиться и верхом на деревянной доске, если знать, где раздобыть её. Добрые тётушки-прачки охотно одалживали юному пажу одну из тех гладко оструганных досок, при помощи которых они полоскали бельё на специальных мостках, что были выстроены вдоль берегов Сены.
И если день был погожим и солнечным, даже если мороз и пощипывал за нос да разрумянивал щёки, Франсуа де Виллеруа, как и любого другого парижского сорванца, будь то паж королевы, придворный, ординарец, простой слуга или посыльный из лавки, следовало искать на холмах у набережной Сены. Так было бы и в тот памятный день, когда у юного пажа выдалось свободное от службы в приёмной королевы утро. И если бы не два сверхважных и сверхсекретных дружеских поручения, то Франсуа со счастливым сердцем и совестью чистой, как свежевыпавший снег, покорял бы крутые холмы с самой зари весь день напролёт вплоть до вечерней переклички во дворе особняка Виронье, где располагался Корпус Королевских пажей.
Разбушевавшаяся ночью метель уже улеглась, и на улице, ведущей от дворца к кварталу Марэ, всё было так, как и всегда: народу ни больше и ни меньше, чем в любой другой день. Все спешили к Гревской площади, где раскинулись шатры и балаганы праздничной ярмарки, или уже возвращались с неё, неся свёртки с купленными подарками и корзинки с ещё горячими, только что с огня, угощениями. Вокруг, помимо обыденной суеты, царило предпраздничное настроение: в преддверии праздников парижане предвкушали невиданные щедроты от королевского двора.
И только Люк Жёди, камердинер юного маркиза де Виллеруа, против обыкновения выглядел хмуро и спешил вовсе не за тем, чтобы поглазеть на актрис и танцовщиц в ярких балаганчиках и угоститься горячим вином со специями. Настроение у него было прескверное с раннего утра, когда, помогая маркизу переодеться после несения ночного караула в Лувре, он пожаловался на кошмарный сон, мучивший его в ту ночь. Позднее, проведав, что, вместо усердного штудирования латыни, маркиз сбежал на дворцовую набережную в компании таких же, как и он, прогульщиков уроков Леона Данжюса и Анри де Труайя, верный камердинер почувствовал, что ночной кошмар грозил воплотиться наяву. Наспех облачившись в зимний кафтан и накинув на плечи подбитую мехом накидку, он поспешил на поиски юного шалопая, чтобы успеть вернуть его к занятиям, пока тот не угодил в какое-нибудь приключение. В том, что на бедовую голову обрушатся громогласные тирады от надзирателя господина Мальфлёра, можно было не сомневаться, как и в том, что самому Люку достанутся распекания и выговор от отца юного бедокура, герцога де Невиля, который вот-вот должен был вернуться из инспекционной поездки в Лион.
