Одаренная девочка и прочие неприятности
Захватывающее городское фэнтези, в котором сказки переплетаются с реальностью.
Еще вчера у Пандоры Добротворской было всё: любящая семья, обычная человеческая школа и пусть и смутные, но более-менее вырисовывающиеся перспективы. Неприятности начались утром – с багажника «роллс-ройса», несущего ее навстречу подозрительному молодому богатырю. В комплекте шли таинственный опекун, избушка на опушке леса, верный енот-дворецкий и активно-агрессивная русалка на мотоцикле, почему-то пытающаяся девочку догнать.
И пусть интернат для потомков нечисти и нежити пока лишь готовится к учебному году, среднее общее образование все равно найдет способ испортить всем жизнь.
От автора
Это история о сложных временах и тех, кто, с одной стороны, не пытается изменить мир, но с другой – отказывается дать ему меньше, чем может. Я люблю посмеяться – и книга смешная. Я люблю фантазировать – и она полна чудес. А еще я верю в лучшее – и надеюсь передать эту веру всем вам.
Для кого эта книга
Для тех, кто задавался вопросом, что сказочные существа думают о сказках.
Для читателей городского фэнтези.
Книга издана в 2024 году.
Читать Одаренная девочка и прочие неприятности онлайн беплатно
В книге встречаются сцены курения. Курение вредит вашему здоровью.
Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.
© Мальвина Гайворонская, 2024
© Оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2024
Пролог
– Я правильно понимаю, что сейчас мы выпинываем нашего ребенка в жизнь, сами сваливаем в закат, да еще и говорим, что это для ее же блага?
– В педагогике это называется принципом невмешательства.
– То есть да?
– То есть да.
Из протокола семейного совета Добротворских
Все началось утром.
Конечно, пытливый читатель сразу же бросится оспаривать эту фразу. Точно ли утром, а не поздней ночью? Именно этим, а не предыдущим? Где та точка, после которой с чистым сердцем можно сказать: всё, началось? Придется принимать напыщенный вид и шикать на каждого, кто задает неудобные вопросы. Прямо как в школе.
Будем честны – пытливые читатели правы, и ночка выдалась далеко не из легких. Но именно поэтому выбор и пал на утро: четкой границей оно разделило жизнь на до и после, хоть и казалось поначалу совершенно обычным, а в чем-то даже шаблонным.
К примеру, таковым его делали те самые косые лучи утреннего солнца, столь часто гостящие в прозе начинающих писателей. Пытливо и тщательно, словно моющий тарелки перфекционист, заливали они утренний город. Скользили по паркам, слепили глаза, с недовольством огибали дома с плотными шторами и тонированными стеклами.
Зато небольшой скверик в центре Москвы в них буквально купался, а потому они засвидетельствовали, как крупный мужчина откровенно бандитской наружности уселся на скамью, заразительно потянувшись, достал из небольшого черного чемоданчика книжку сказок Андерсена и начал читать. Через двадцать минут недоуменно оглянулся, потом уставился на книгу в руках. Пролистав, выбросил в урну и легким шагом, прихватив чемоданчик, вошел в небольшой офис в здании старого особняка по соседству.
Ровно через восемь минут и тридцать шесть секунд он выскочил оттуда, преследуемый большим количеством серьезных мужчин в штатском. Быстро выхватил из мусорки книгу и устремился в другой конец парка, вполне бодро перепрыгивая через скамейки под ворчливое курлыканье голубей.
Однако далеко не все любят солнце, и сквозь тонированные стекла пентхауса его лучи проникнуть не могли. Бонусом такого жилища выступал восхитительный вид на проснувшийся город и то, как его улочки медленно заполняются снующими машинами. С высоты восьмидесятого этажа они казались крошечными муравьями, спешащими по непонятным для людей делам, и парнишка азиатской наружности как завороженный смотрел на эту пляску.
Сон был ему неведом. Дело не только в том, что так говорил папа, – и вправду, сколько он себя помнил, спать не хотелось. Но папа говорил, что и чувства ему незнакомы. Однако сейчас он определенно ощущал восторг, глядя на город, с его стучащим в такт любимой песне ритмом.
В наушниках на все лады надрывался заморский певец, словно поставил себе целью спеть про всю-всю-всю любовь на земле. Робкая или страстная, первая или очередная – у него были готовы песни про все, только включи. Парень уже две недели крутил один и тот же альбом, и, к собственному стыду, ему все больше нравилось.
Другие пели не так. Наверное, даже завывай японец об убийстве маленьких милых зверушек, ничего бы не изменилось. Голос, как и картинка за окном, гипнотизировал, вводил в транс, заряжал энергией. Чем больше он слушал, тем сильнее крепло чувство, что он обязательно изменит мир. Парень буквально прилип к стеклу, прижавшись носом, лишь бы видеть абсолютно все, что происходит внизу, а музыка, звучащая в ушах, казалось, стучит в каждой его клетке и задает тон душе. Ну и как тут убедить самого себя, что ты бесчувственный?
Взрослые на ерунду вроде самоанализа время не тратят, ведь каждая секунда – деньги, а секунда промедления дороже вдвойне. Всего за пару дверей от парнишки работал серьезный банкир. Он рушил империи еще до завтрака и с нетерпением посматривал на часы: кафе открывалось в десять. Сегодня он снова не сможет туда заглянуть, и хоть и знал это, все равно следил за временем. Часы работы порождали удивительную иллюзию близости, словно знание того, где можно встретиться, давало какую-то власть над ней. Он мог все на свете. И был бессилен переучить ее говорить о кофе в среднем роде.
По телику в это время шла обычная утренняя мутотень. В Тьмутаракани все плохо, но они написали Кому Надо, он неодобрительно пошевелил бровями – и все стало хорошо. Америка загнивала, Европа разлагалась, Восток трясло – типичное утро москвича. В деревне надоили шесть литров молока. Мы все умрем. А теперь погода.
Смуглая девушка лениво ковыряла хлопья. Вообще, она с большей охотой съела бы бутерброд, но суверен настоял на разнообразном меню, хоть и не представлял, что это такое. В его понимании перемежать хлопья бутербродами уже разнообразие. Диетологи пришли бы в ужас, но она не жаловалась и лишь уныло пялилась в телевизор.
Суверен опять врубил свою слащавую музыку, и все, что оставалось теперь, – ждать, пока наслушается. В этом внезапно проснувшемся фанатизме ей мерещилось что-то зловещее. Что, вероятно, совместный завтрак уже не так важен, как пара песен с утра. И это угнетало похлеще дурацких новостей.
