1. Глава 1
– Тебя сейчас убьют.
Шёпот режет по ушам. Я дёргаюсь, словно удар током проходит по нервам.
Сердце сбивается с ритма, пробивает грудную клетку изнутри. В висках гудит – тревожно, остро, как перед падением.
Глаза лихорадочно выискивают угрозу и… Сталкиваются с ледяным, прожигающим взглядом Алевтины Ивановны.
Вот черт.
Лучше бы убили, чем слушать её нотации. Она строгая и надменная. Она организатор праздника и моя начальница.
Рядом фыркает Снежанна. Моя подруга, бедствие стихийное. Она выглядит абсолютно безмятежной.
– Чего она такая злая? – шепчет.
– Может, потому, что вместо того, чтобы работать, я стою и с тобой болтаю? – качаю головой.
– Ой, всё.
Снежанна пожимает плечами и берёт канапе с подноса. Съедает. Нагло. С хрустом.
Я почти слышу, как у Алевтины трещит что-то в районе нервной системы.
И действительно. Женщина уже шагает к нам. Каблуки стучат быстро, злобно, как удары кнута.
– Прекрасно! – срывается Алевтина. – Просто восхитительно! Девушки, конечно, прохлаждаются! Официанты у нас теперь – украшение зала, а не сотрудники!
– Простите, – выдыхаю я, опуская глаза. – Уже возвращаюсь к работе, я укладывала канапе и как раз…
– Болтала ты! Прекрасно. А эта барышня, – кивает на Снежанну. – Она даже не в форме. И, о чудо, ворует у гостей еду!
– Ну не у вас же, – улыбается Снежка, жуя вторую канапку.
– Это еда не для персонала! Вы вообще кто такая?!
– Я? – Снежка спокойно спрыгивает на пол, поправляя волосы. – Я не гостья. Не официантка. Я – дочь хозяйки этого праздника. Так что…
Она берёт ещё одну канапку, приподнимает её в знак тоста и подмигивает:
– Мне можно.
И уходит: улыбаясь. Как будто только что не взорвала Алевтину Ивановну одним предложением. Женщина краснеет. Делает резкие вдохи. Вот-вот взорвётся.
– Чего стоишь? Прохлаждаешься?! – срывается на меня. – Быстро! Поднос – и пошла разносить закуски! Живо!
Разворачивается резко. Я вздыхаю, смотрю ей вслед, и, хоть и хочется послать её в космос, вместо этого чуть улыбаюсь.
Снежка, блин.
Мне же потом влетит. Но подруга так вступилась за меня. Потому что видела, как Алевтина гаркает на всех.
А у Снежки свой подход к жизни. С людьми нужно обращаться вежливо. Со всеми. Хоть с уборщиком, хоть с президентом.
На самом деле Снежка – удивительная. Добрая, как те принцессы из детских мультиков.
Несмотря на деньги семьи – она не зазнаётся. Со всеми милая и добрая. Она спасла меня.
Пожалуй, даже не осознаёт насколько.
Я была разбитой, раздроблённой. Пыталась собрать осколки жизни воедино и ранилась только сильнее.
Отец был прав. Всегда был. Мот Раевский это тот, кто меня уничтожит. Разрушит всё.
Я просто не хотела слышать. И поняла это только тогда, когда стало поздно.
Когда Мот исчез. Не появился ни разу. И мне пришлось спасаться самой.
К счастью, с помощью дяди Миши. Он договорился об операции в другом городе. Последняя надежда для отца. После того как папу подстрелили.
В подарок для Мота.
Подарок для бандита – мёртвый следователь, который усложнял жизнь.
Мой отец!
Я помню всё смутно. Вертолёт, вояки на площадке, тревожные лица, документы в спешке.
Я тогда думала, Мот появится. Примчится. Он же обещал. Говорил, что рядом. Всегда.
Но он не пришёл.
И всё, что я чувствовала – это опустошение. Боль. И тишину. Гулкую. Оглушающую.
После была долгая операция. Стерильный коридор. Холодный свет. Голос врача, облитый льдом:
– Шансов нет…
Помню, как держала отца за руку. Как смотрела на него и думала: только не сейчас. Только не ты, пап.
Но он. Ни одна сила молитвы не смогла вернуть мне отца.
Хотела лечь рядом с отцом. Просто упасть и не встать. Чтобы не жить в этом теле, в этой коже.
Дядя Миша всем руководил. Он и заставил меня пойти на кладбище.
Помню тот холодный ветер. Грязь под ногами. Цветы, воняющие химией. И та самая мерзкая тишина, когда тебе хочется, чтобы тебя просто не было.
Я ненавидела себя.
За то, что поверила Раевскому. За то, что пошла против отца. За то, что доверилась ублюдку.
Мот Раевский казался мне любовью. Лучшим из лучших. А оказалось, он – сволочь.
Ради него я предала того, кто был рядом всю жизнь.
А Раевский просто воспользовался мной.
Не как мужчины пользуются телом женщины. Хуже. Глубже. Точнее. Жёстче.
Он воспользовался доверием. Любовью. Слепой, тупой, такой искренней, что от неё теперь тошнит.
Из-за него папе выстрелили в голову. Из-за него я стояла на кладбище, в грязи, с ледяными пальцами и обожжённой душой.
Из-за него я лежала на кровати, глядя в потолок, пока всё внутри выло: перестань.
Перестань чувствовать, думать, дышать. Просто прекрати.
Я захлёбывалась слезами. Кричала в подушку, пока не хрипел голос. Теряла контроль, теряла себя.
Я не думала, что справлюсь. Что переживу тот ад. Но у меня получился.
Помог дядя Миша. Снова. Он вытащил меня. По частям. Его жестокие слова дяди Миши привели меня в чувство:
«Думаешь, твой отец бы хотел этого? Радовался бы тому, какой жалкой ты стала?»
Отец хотел жить…
Пусть это пульсирующая боль никуда не делась, но я знаю, что он хотел для меня лучшего.
И я постаралась, чтобы хоть теперь не разочаровывать его. Поднялась.
А потом появилась Снежка. Слишком настоящая для моего тогдашнего мира. Как неоновая вывеска в морге.
