1
Могло быть и хуже. Прорвись капилляры в обоих глазах, было бы гораздо хуже. А так… хотя бы один глаз был на ходу…
Грин Тимофеевич пристально смотрел тем единственным глазом в зеркало. Ждал, когда окончательно просветлеет затуманенная поверхность стекла и зеркало предъявит взору его физиономию.
Можно было расслабиться. До времени, означенного в повестке к следователю, оставалось семь часов. И хватит думать об этом, так можно умом тронуться. Все равно ничего не вспомнишь, перед законом он чист. Тем не менее с момента получения повестки в голову лезли всякие мысли. Ребятам, что сидят в следственном управлении, палец в рот не положишь, отхватят по локоть. Чепуха! Недоразумение, и только. Больше думать об этом он не будет…
Воздух в ванной свежел, и вместе с ним светлела поверхность зеркала. Из глубины которого выплывала, словно лодка из тумана, его физиономия.
– Привет, приятель, – поздоровался он сам с собой. – Как спалось?
Долго ворочался без сна? Все думал о визите к следователю? Тьфу ты, опять?! Лучше вспомни, сколько раз вставал ночью!
– Действительно, сколько раз я вставал за эту ночь, подумал Грин Тимофеевич. Неужели ни разу?! Ну и ну! Последние несколько лет он вставал не менее двух раз за ночь, а то и больше. А в эту ночь ни разу?! Редкое явление! Наверняка сегодня что-нибудь произойдет! Верная примета.
– Впрочем, что может сегодня произойти? Чепуха все это! В чем меня можно обвинить?! – произнес он и добавил с уверенностью: – Обязательно произойдет. Но хорошее! Плохого и так навалом. Редкие явления носят знаковые свойства… Даже бриться сегодня не буду, не спугну примету. Так и пойду к следователю небритым.
Грин Тимофеевич провел ладонью по щеке. Скудная суточная растительность не торопила к надоевшему утреннему бритью – да и дело на сегодня намечено пустяковое, можно управиться до визита к следователю. Надо заглянуть в контору, что в Таврическом саду.
К знакомому флористу. Тот обещал саженцы на дачу. Был у Грина Тимофеевича за городом приличный участок. Только облысел весь, несколько новых насаждений не помешают. Да и соседи перестанут подъелдыкивать, мол, хозяин никудышный. Их забота!
Грин Тимофеевич убрал ладонь со щеки и впялился взором в окончательно проявленную фотографию на зеркале ванной комнаты. Ничего особенного! Вытянутое лицо с запавшим подбородком, удлиненный нос с горбинкой, следствие давнего перелома. Темные прямые брови, особенно темнеющие в сравнении с сединой всклоченных волос над узким лбом. А глаза? После той, уже давней катастрофы с левым глазом он не особенно разглядывал их, словно боялся обнаружить признак нового вероломства в правом, здоровом глазу… Печально знакомая процедура прижигания лазером оставит злосчастный рубец на задней стенке глазного дна, напрочь пропадет зрение. Брр… После чего останется только одно – повеситься…
– Дрянь морда, – завершил обзор Грин Тимофеевич. – Типичный неудачник…Только что губы…
Губы и впрямь были хороши. Чуть припухлые, рисунком похожие на крылья парящей чайки, губы более всего выдавали суть характера их владельца. Характера мягкого, доброго, без особой скаредности, что проявляется с возрастом. В то же время прочие черты лица говорили обратное. Нос вещал об излишнем любопытстве, а прямые, почти сросшиеся брови – о бранчливости и неприятии чужого мнения. Или уши, со странным образом вывернутыми мочками, верный признак вспыльчивости и склочности характера. Каков же он был на самом деле? Этот вопрос Грин Тимофеевич годами задавал сам себе. Безответно…
– Морда, она и есть морда, – еще раз самокритично пробухтел Грин Тимофеевич. – И никаких внешних признаков ума. А в таком возрасте ум бы не помешал.
Он повернул голову и боком, по-птичьи, оценил здоровым глазом свой профиль, надеясь узреть признак ума. И тоже никакого удовлетворения. Запавший подбородок придавал удлиненному рисунку забавный кувшинный контур…
– В таком возрасте и с такой внешностью мужчина не должен обижаться на жизнь, – повторил Грин Тимофеевич и подмигнул себе. – Радуйся, что как-то удалось протянуть семьдесят лет… Впрочем, на здоровье грех жаловаться, все согласно возрасту. А до истории с глазом, так вообще. Без гантелей и день не начинал. Собственно, из-за них и прорвался тот, сучий капилляр…
Грин Тимофеевич вышел из ванной. Длиннющий коридор большой квартиры еще не сбросил ночную промозглость. Не плотную, зимнюю, а уже весеннюю, короткую, готовую к теплу…
– Доброе утро, Билли! – Грин Тимофеевич тронул смуглый локоть манекена из легкого полиуретана, что стоял в конце коридора. – Как спалось? Сколько раз за ночь бегал? А я, представь себе, ни разу!
Полуголого черномазого парня с ножом и полотенцем на шее привезла из Варшавы бывшая женщина Грина Тимофеевича – Зоя, еще в восемьдесят шестом году. И назвала почему-то Билли Бонсом. Они с Зоей расстались лет пять назад, а складной манекен-сувенир все стоит в коридоре, наводя на тех, кто впервые попадал в эту квартиру, страх… Или вызывал гомерический хохот. Грин Тимофеевич привык к игрушке. И в своей одинокой жизни считал манекена членом семьи. Нередко, поверяя парню сокровенное, он чувствовал душевное облегчение, словно после исповеди. Вот и сейчас, привычно поздоровавшись с Билли Бонсом, Грин Тимофеевич какое-то мгновение подождал ответа, вздохнул и отправился на кухню…
