ГЛАВА 1
Когда живая изгородь из вьющихся ларрейских роз подернулась дымкой, Анна благоразумно убрала руки. И вовремя. Дымка осела на глянцевых листьях, тронула тленом искрящиеся лепестки – еще бы день-два и можно было бы заняться опылением, - спустилась к самой земле, не оставляя надежды, что хотя бы пара почек уцелеет.
Розы некоторое время стояли.
Неподвижно.
А затем осыпались сизоватым пеплом. На треклятом же заборе не осталось и следа, разве что красный камень, из которого этот забор был сложен во времена незапамятные, стал будто бы ярче.
- Извините, - раздалось с той стороны. – Кажется, я несколько не рассчитал…
- Кажется, - Анна стиснула кулачки и губу закусила.
Роз было жаль.
Себя еще жальче, потому как на близость темной магии проклятье отозвалось знакомой болью, предупреждая, что остаток дня будет… не слишком хорош. И на ночь придется пить обезболивающее, которого осталось на донышке, а мастер Цеттлер и это выписывал с преогромной неохотой.
Ему все казалось, что Анна притворяется.
Женщина в ее годах просто-напросто не имеет права болеть. Даже если она проклята.
- Мне очень жаль, - сказано это было весьма нейтральным тоном, который будто бы подчеркивал, что на самом деле этому человеку не то, чтобы вовсе не жаль, ему просто-напросто нет дела ни до самой Анны, ни до ее несчастных роз.
…а завтра придется начинать сначала, благо, в хранилище у нее осталось с полдюжины спящих кустов. Правда, сил в них придется вложить изрядно. Даже если ускорить процессы, то пока еще они на цветение выйдут.
А «Птица Сирин», с которой Анна и хотела сделать перекрест, того и гляди осыпаться начнет. И этот процесс у нее вряд ли получится замедлить. И что остается? Ждать следующего года.
Если она дотянет до следующего года.
- Анна, - Анна убрала с лица прядь и подумала, что выглядит она, должно быть, куда более жалко, нежели обычно. И пусть трость ее осталась у стены – еще надо подумать, как до этой стены дойти-то, - но обманываться не след. Соседу уже доложили.
И про ее хромоту.
И про развод.
И про общую бессмысленность существования.
В таких вот небольших городках люди точно знают, чье существование имеет смысл, а чье – напротив.
- Что?
А вот сосед на некроманта не походил совершенно. Высокий. Сухощавый, но без обычной, свойственной людям кабинетного дела сутуловатости. Кожа темная. Черты лица правильные, но при всем том какие-то… скучные, что ли?
Разве что челюсть нижняя тяжеловата.
…давече в медицинском журнале, который Анна выписывала уже скорее по привычке, нежели в надежде отыскать что-то, что помогло бы ей справиться с проклятьем, она прочла презанятнейшую статейку о влиянии строения черепа на умственные способности человека.
По всему выходило, что с умственными способностями у соседа было не ахти.
С другой стороны, кольцо мастера совсем дураку не выдали бы…
…или…
- Анна, - повторила она, сняв измазанные землей перчатки. – Меня так зовут. Мы не были представлены, но… если уж случай выпал.
- Несчастный.
Она слегка склонила голову, соглашаясь, что произошедшее вряд ли можно назвать счастливым случаем.
- Глеб, - сосед разглядывал ее. – Белов.
С интересом.
Вот с тем самым интересом, с которым Ольга Павловна, обитавшая в третьем доме, который с палисадником и мезонином, разглядывала в мясной лавке куски свинины.
- Очень приятно, - следовало бы сказать что-то еще, устанавливая те самые добрососедские отношения, с которыми у Анны совершенно не ладилось, как не ладилось с людьми в принципе. Она старательно улыбнулась, надеясь, что улыбка вышла в достаточной мере дружелюбной.
Правда, вновь напомнило о себе проклятье, но у Анны получилось не застонать.
Если подумать, к боли она давно уже привыкла, а что до остального…
- Сколько я вам должен?
Волосы у мастера Глеба были светлыми.
И вправду, Белов.
Выгоревший на солнце, и только серебристые нити седины поблескивают, будто кто припорошил пряди модной в нынешнем сезоне блестящею пудрой. И брови тоже светлые, и выделяются на загоревшей дочерна коже…
- За розы, - терпеливо повторил он. – Сколько?
- Сто двадцать рублей.
- Сколько?! – вот теперь он удивился.
- Это ларрейские, - Анна стиснула кулачки, пытаясь отрешиться от боли, которая ныне была как-то чересчур уж сильна. – Ампельные… сорт «Морозная ночь»… у меня есть каталог и…
Он взмахнул рукой, обрывая поток нелепых ее объяснений.
…у нее никогда-то не получалось просто говорить о том, что ей нужно. И это злило людей. Они сдерживались, как вот бывший супруг Анны или этот мастер, который едва заметно поморщился.
- Двадцать пять рублей саженец. Четыре куста.
Она могла бы и отступить.
Сумма не так уж и велика, все одно ей содержание тратить особо не на что, а розы… розы еще остались. И если скрестить не с «Птицей Сирин», но с «Вяземской дымчатой», может получиться интересно. Особенно если попытаться закрепить и немного осветлить тот характерный и вправду дымчатый оттенок.
- А за работу? – Глеб смахнул пыль с невысокой ограды, разделявшей два участка. Или это была не пыль, но пепел, оставшийся от роз? – Вы ведь маг? Жизнь, если не ошибаюсь?
- Не ошибаетесь.
Жизнь.
Только слабенькая, ее и хватает разве что на цветы. Было время, Анна в целители пойти мечтала, будто чувствовала, что пригодится. Но не взяли.
