Однажды в Петербурге

Чайник, отдраенный до блеска, несмотря на свой почтенный возраст, пригрелся на печке и с минуты на минуту собирался закипеть, когда снаружи раздался стук. Положенной молитвы матушка не услышала, но, вероятно, просто из-за того, что дверь была очень толстой.

– Машенька, ты чаво ж ефто на пороге стоишь? – Пожилая монахиня открыла племяннице дверь и теперь суетилась, стараясь принять гостью как можно лучше. – Как раз я чайник поставила. Заходи.

– Нет-нет, матушка. – Молодая тоненькая девушка, застывшая на пороге скромной келейки Угличского Богоявленского монастыря, смутилась и от этого стала еще симпатичнее. – Я ненадолго. Только узнать про твое житье-бытье.

– А и ненадолго, – продолжила гостеприимная хозяйка, – как без чаю-то? Согреться душой и телом.

– Ну хорошо, – в конце концов согласилась Машенька, заходя и присаживаясь на небольшой пенек, служивший стулом. И тут же хитро прищурилась: – Но при одном условии.

– Ишь ты! – беззлобно хмыкнула матушка. – Что же это за условие такое, свет-душа моя Марья Арсеньевна?

– Ты расскажешь мне какую-нибудь историю! Только правдивую!

– Ефто можно, – протянула монахиня, улыбнувшись. – Ну вот и чайник вскипел!

Не дав племяннице помочь, сама доковыляла, хромая на правую ногу, до печки, голой рукой сняла закипевший чайник и залила листья кислицы и ягоды – малину и чернику. Этот напиток она называла чаем и считала лекарством от любой хвори. Протянула гостье чашку и, отхлебывая из своей, дуя на прозрачную, чуть зеленоватую жидкость, затянула напевным, совсем молодым голосом:

– Было ефто давно, в царствование присной памяти Государыни нашей Лисаветы Петровны…

– Кира! – звала высокая черноглазая барышня в присыпанном веселым искрящимся снегом собольем полушубке. – Кира! Леночка! Что вы копаетесь? Идите скорее сюда!

Та, которую звали Кирой, – застенчивая полноватая и румяная девушка с изрытым былой оспой лицом, – неловко семеня по заледеневшей дороге и поминутно хватаясь за рукав своей спутницы Леночки, изо всех сил пыталась нагнать подругу. Звавшая их барышня переминалась с ноги на ногу от нетерпения и холода и увлеченно, с азартом глядела на что-то далеко впереди себя.

– Что там? – полюбопытствовала Леночка, подходя и с силой за руку подтаскивая за собой неуклюжую Киру.

– Смотри.

Леночка повернула свою красивую, будто из мрамора выточенную голову туда, куда указывала подруга. Там стайка озорных мальчишек дразнила нищенку, тыча в нее длинными палками и метко кидая снежками, а то и комьями мерзлой земли. Мальчишки улюлюкали, озоровато смеялись и явно соревновались друг с другом в красноречии, стараясь как можно больнее задеть несчастную женщину.

Нищенка представляла собою страшное зрелище. Лохмотья чего-то красного, очевидно бывшие раньше платьем, куце свисали с тощей фигуры и трепыхались оборванными краями на ледяном крещенском ветру. Из-под сбившейся набок засаленной ткани платка в беспорядке выбивались белесые короткие волосы. При этом женщина была совсем молодая, вряд ли старше тридцати лет, но всем обликом производила впечатление старухи.

Когда мальчишки, совсем вошедшие в раж, сделали особенно ловкий выпад, наблюдавшая за ними черноглазая девушка захлопала в высвобожденные из белой пушистой муфты ладоши, прикрытые черными изящными перчатками с меховой оторочкой:

– Так, так! Ату ее!

– Паша, как тебе не стыдно! – звонко воскликнула Кира. – Побойся Бога! Ить из церкви идем, не с балаганов!

– Да ну, какая ты скучная! Сразу видно, провинциалочка! На маменькиных киселях да бабушкиных блинах росла, за околицу носу не казала! – смеялась Паша. – А у нас, в столице, любят жестокие забавы! Так ведь, Леночка?

Розовощекая от мороза нежно-мраморная Леночка стояла потупившись и закусив губу, а потом кивнула невпопад и деловито сказала куда-то в пространство:

– Пойдем. Нас дома ждут.

– И правда, – согласилась Паша, – нечего на всякую ерунду глазеть! Тем более дома ждет Арсений! – Девушка мечтательно завела к небу свои красивые глаза.

Родной старший брат Леночки, Арсений, был помолвлен с Пашей Бельцовой, и дело медленно, но неуклонно шло к свадьбе. Жених был ни много ни мало из первого поколения студентов недавно открытого в Москве университета. Минувшим летом он окончил с отличием очередной год – оставался еще один – и приехал на Святки домой.

– Да уж, – подхватила Леночка, – вот он обрадуется! С летних каникул тебя не видал!

Она взяла подругу под руку, и обе поспешили в сторону дома, находившегося в дальней части Петроградской стороны.

– Если б ты видела, как он за это время вырос! – продолжала девушка на ходу, семеня за длинноногой и потому быстро шагающей Пашей. – А еще усы отрастил, совсем как взрослый. Смешно даже!

– Усы? – поморщилась Паша. – Скажи ему, что, если не сбреет, я за него замуж не пойду!

– Так и скажу. Ты думаешь, после этого сбреет? – Леночка рассмеялась.

– А то нет! Ну я ему покажу! – Паша весело погрозила кулаком воображаемому жениху. Потом, не переставая смеяться, шепнула Леночке в самое ухо: – А знаешь, какое он мне письмо давеча написал? Любой древнеримский ритор бы позавидовал!