Огонь

Огонь
О книге

«Огонь» – вольное размышление о русском, о своей национальной идентичности в эпоху упадка этноса. Высокая точка кризиса – возможность рассмотреть свое детство, любимое и проклятое прошлое, всю панораму пульсара. Русское – горячая стихия. В книгу вошли циклы «Первое июня» и «Русские мальчики», поэма «Русская азбука для больших и взрослых», отдельные стихи. Елена Бердникова – репортер «Новой газеты». В оформлении обложки использована акварель Геннадия Бердникова «Пульсар».

#Стихи и поэзия #Серьезное чтение #Cтихи, поэзия

Читать Огонь онлайн беплатно

Шрифт
Интервал

Иллюстратор Геннадий Иванович Бердников


© Елена Геннадьевна Бердникова, 2018

© Геннадий Иванович Бердников, иллюстрации, 2018


ISBN 978-5-4490-5788-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

РОДНАЯ РЕЧЬ

Тысячи лет прозвенеть, и однажды,
Как колокольчики кто подвязал,
Стихнуть. И в звука внимательной жажде
Ждать, чтобы кто-нибудь что-то сказал.
Даже не слово. Достаточно Слова.
Слоги ли главное для языка?
Просто услышать дрожанье немого:
Томное «О» и пространное «А»,
Будящий «У» и запнутые йотой,
Детские «И», «Е», «Ё», «Ю» и еще
Отзвук, вакхически-русскую ноту:
«Я» от «Иа, Дионис, ты пришел».
Крика трагедии, пенья козлиного,
Замкнутоухие, ждете ли вновь?
Кто выдувает вокальную линию,
Правит пастушеских плеч постанов?
Вакх возвратился из долгого плена,
Музыка-кукла, бог-мальчик, ты – чей?
Полны пещеры. Оставлена сцена.
Все для мистерии новой твоей.
Что-то случится, чего мы не знаем.
Стихли вакханки, и мистики ждут.
Сверх ожиданья мы вдруг совпадаем
С тем, что бывает, случается тут.
24 сентября 2010

ПЕРВОЕ ИЮНЯ

I. 1997

Когда вдруг рухнула советская стена,
Настала череда лет зноя и свободы.
Москва крошилась, плавилась, но нас
Касались сквозняки, нам белые биллборды
«Прорвемся» – сообщали нашу власть
Смеяться в зеркалах и звать благополучье:
Москва, в лесах строительных пылясь,
Чадила шашлыком на развороты «Птюча».
Несчастье ждало нас на всех углах,
Но нас встречало, спотыкаясь, счастье.
Форели жарились на уличных углях,
И брызгался лимон – кислотный свежий саспенс.
В духах арбузных, в джазовом чаду,
В вечернем, неуместном в полдень гриме,
Буддийскою столицей Катманду
Мы были, угасая в Третьем Риме.
Но это наш был солнечный зенит:
Шальные просверки, озон большой свободы.
Из детства старого мы вырвались, юны, —
Разрыв сплошной истории абортов.
Как молод был наш мир – и как жесток,
Как золотом усыпан самоварным.
Трещали стены, и носился сор,
И падал на репринт, почти слепой: «Новалис».
За летом – лето, за жарою – зной,
Все раскаляясь: холода свободы,
Как Колыма, стояли за спиной,
Листали книги на развалах, борзы
В проулках чрева гибнущей Москвы…
На всех был пот и холодок рожденья.
Дома затянуты зеленою сетью – вниз
Там оседала пыль: пол, потолки и стены.
Но рос, светлея, пестрый хаос крыш,
И в сером мареве, как мачты, плыли шпили.
Жаль, моря нет в Москве, но было – и враздрызг
Соленой пеной нас – свободой – жгло и мыло.

II. ЧЕРНЫЙ КАМЕНЬ

Зажги и выдохни,
Потом опять зажги:
Лови, лови при движущемся свете
И в темноте свою скупую жизнь —
Ты, искра, подымаемая ветром.
Старинно, страшно ремесло твое:
Ночь вкруг тебя, и сам ты – ночь глухая;
Лови, лови и слушай бытие,
На бедность рифм не слишком налегая.
Они – игрушка. Не игрушка – жизнь
И вызов хаоса, полуосенней стужи.
Но пусть тебя берет мороз в тиски, зажим,
Тем ярче ты горишь, превозмогая ужас.
Интимность космоса – ее вполне постиг
Ты, ведая в ночи
Костром, копною, полем,
И разрастаются не чувств твоих пути,
А веденье твое: мир мал,
Ушкоуголен.
И веткою березовою ввысь
Бросаешься – измерить расстоянье
Галактики. Системы разошлись,
Но, удаляясь, шлют – отчет тебе – сиянье.
И ты, заночевавший на пути,
Угревшийся в скирде лесной охотник, —
Тебе Вселенная горит-благовестит,
И лестницы стоят, и чёрен камень,
Столп твой.
Ты в дальнем космосе искришься и гостишь,
Зажги и выдохни,
Еще зажги – свободней,
Дыши во мрак, в трепещущую стынь.
Звезде-душе полезен – искре – холод.

III. 1993

К тебе приехали родители
Взглянуть на новое жилье.
Они давно Москвы не видели,
Где рыба с головы гниет.
Полуслепая полу-карлица —
Она, а он – глухой лентяй.
В жару к Арбату томно тянутся,
Туда, где ордена блестят.
Громада МИДа, средостение
Cтраны, гранитный улей пуст:
Холодной накрывает тенью их,
Так и не влившихся в толпу.
Они так медленно, и под руку
Держась, идут – шажки, шажки, —
Как бы по льду, где всюду – проруби,
И матерятся рыбаки.
Зной, гвалт, гудки, клаксоны, выклики
Из мегафонов и мембран,
Колонок, выставленных с клиросов
Ларьков, палаток, «точек», братств.
Их окружает, неприкаянных,
Одна торговая волна:
Блестит мехами и кокардами…
Но среди зноя – лед, сквозняк
В трубе аэродинамической
Мотает маленьких гостей,
Идущих точно по наитию
Там, где никто их не хотел.
И большеглазы, зрячи, слышащи, —
Новь, девяносто третий год
Они читают, ловят бликами
Очков, в ума вбирают горсть.
Вполне базаровские пращуры,
Когда Базаров жив и здрав,
Они, измученные, тащатся,
Его заране потеряв.
Бредут назад, и в тени мидовской
Молчат, как изгнанный посол.
Войны сироты… О неистовость
Ветров в Москве, мой новосел!

IV. 1995

Необыкновенное лето.
Природа сошла с ума.
Бледные экстраверты
На рассвете едят лагман.
Номер программ после клуба —
Жирный горячий хаш.
Первыми трезвеют губы.
Официантка Сальха
Подносы с зеленым чаем
Приносит – свежа, молода.
Звонок от бабушки:
– Чадо!
С первым июня!
– Да.
– Праздник защиты детства,
Знаешь ли, – твой всегда.
Не удается согреться.
– Счастья, удачи!
– Да.
Брызг поливальной машины
Веер – роса столиц.
Пыль из-под щеток щетины
Не долетает – но злит.
Грохот костей о нарды,
Крик за соседним столом.
Делают миллиарды.
– Бабушка, мне повезло.
– С Богом! Удачи, удачи.
С вечною верой в добро
Я остаюсь.
Налачен
Город, и взят под стекло.
Дымом «Лапсан Сушонга»
Продолжить чтение
Вам будет интересно