Ты стояла передо мной, воспоминание, – и не узнавала меня. Ты забывала вспомнить или вспоминала, чтобы забыть?
Оливер Мастерс
Мия
Никогда не забуду день, когда тебя потеряла. Ты чуть приподнял голову, и наши взгляды встретились. Там, где прежде щемящая ранимость сталкивалась с любопытством, я видела лишь пустоту. Теперь это была настоящая бездна. Твои зеленые глаза никогда не были такими тусклыми. Что-то внутри меня тут же оборвалось, полетело вниз все быстрей и быстрей, туда, где не было стен, не было дна – только темнота.
А потом ты отвел взгляд.
Плоть моя, кровь моя, воздух в моих легких – все куда-то рухнуло, все рассыпалось на сотни маленьких кусочков, которые все еще держались на тонкой нити, ведущей к моему сердцу. Оно билось на автопилоте, словно перестало быть частью моего тела. Стук его отдавался в ушах, и я так хотела, чтобы оно остановилось, но сердце мое не было к этому готово. Оно продолжало биться в четком ритме, отказывалось мириться с тем, что видели мои глаза.
«Посмотри на меня снова», – подумала, взмолилась я.
И я ждала.
Две секунды прошло. Потом три… мое тело стало слабым из-за того, что между нами ничего не осталось, но сердце все еще билось.
Четыре.
А потом твой взгляд вернулся.
И пусть того, что когда-то нас связывало, больше не существовало, но я помню все так ясно. Это нечестно. Могла ли я принять эту пустоту в твоем взгляде, когда раньше он сиял любопытством? Конечно, что бы ты ни предложил – все лучше, чем ничего. Если бы ты обернулся… Заметил ли ты меня вообще?
А потом ты сделал шаг в сторону.
Просто исчез в неизвестности, и я не смогла тебя вернуть, но в сердце все еще билась алая надежда.
«Останься со мной», – повторял ты снова и снова.
Кто бы мог подумать, что это ты уйдешь первым?
Я кричу, разве ты меня не слышишь? Почему ты со мной не остался?
Я не смогла поцеловать тебя на прощание. Тебя больше не было, хотя ты сидел в двадцати футах от меня. И я по тебе скучала. Но, может быть, ты очнешься и снова повернешься ко мне. Или очнусь я.
В любом случае сейчас мы в кошмаре.
Заставляю себя закрыть глаза: не могу смотреть на то, как ты уходишь. Каждый шаг отдается эхом, все сильнее отдаляя возможность твоего возвращения. Во тьме лучше. Если я просижу с закрытыми глазами подольше, то однажды увижу звезды.
Я сосредоточилась на желто-оранжевом горизонте под веками, представила, что смотрю на закат. Горько. Единственным теплом, что я чувствовала, была соленая вода, собирающаяся в уголках глаз. Слезы сражались с той же ложью, что и мое бьющееся сердце.
Я бы хотела поменяться с тобой местами, потому что не заслуживаю мира, озаренного твоим светом. Ты не заслуживаешь того, что с тобой случилось.
Но я… я заслуживаю.
В самом начале я просто хотела повеселиться. Думала, что ты поможешь мне хорошо провести время, а после получится уйти от тебя безо всяких сожалений. Это ведь я топтала чужие сердца, но теперь… теперь это мое сердце истекало кровью. До тебя окружающие меня стены были неприступными.
Теперь не осталось ни тебя, ни стен, и я медленно задыхалась. Не могла и подумать, что из нас двоих именно мне придется все потерять.
Падая сквозь тьму, она не кричала о помощи. Она давно лишилась рассудка.
Ей нравилось падать.
Оливер Мастерс
Когда мачеха находила в моем шкафу очередного парня, то тут же сообщала, что однажды меня куда-нибудь посадят за безрассудное поведение. Я ей не верила. Да и какое мне вообще дело? Ее слова меня только бесили и раззадоривали.
Потому однажды я украла ключи от ее BMW третьего поколения и врезалась прямо в гаражную дверь.
Диана устала от моих выкрутасов и винила во всем отца, а он, в свою очередь, все меньше верил в то, что меня можно вылечить. Мой отец был человеком простым и не чурался пассивной агрессии. Он выслушивал совершенно выдуманную тираду, льющуюся с идеально накрашенных губ Дианы, сидя за обеденным столом и глядя в пустоту.
Мне ведь даже не особо нравился тот парень. Я просто хотела хоть что-то почувствовать. Что угодно.
Мне было почти девятнадцать, когда отец и мачеха решили обратиться к властям: инцидент с BMW стал последней каплей. Это стало моим последним предупреждением, меня действительно готовы были запереть в психушке, если бы отец не убедил судью отправить меня в Долор – заведение у черта на куличках, созданное для таких, как я.
Не поймите неправильно: я знала, что у меня проблемы. Но я никогда не думала о том, что существуют такие же люди. Тем более в таком количестве, чтобы открыть для них целую школу.
В какой момент мне стало хуже? Полагаю, так было с самого начала. Я разрешала парням пользоваться собой не ради них.
Все это было выгодно только мне.
Так хотелось чувствовать на себе их руки, их губы, их нетерпение и возбуждение, будто бы это могло помочь разжечь во мне хоть что-то. Этого никогда не случалось, но я всегда надеялась, что рано или поздно сработает. Боль, желание, гнев, страсть – хоть что-нибудь. Сердце мое оставалось камнем. Душа уже окоченела, если у меня вообще была душа. Я в этом сомневалась.
