Эту книгу я написала в конце прошлого века, совершеннейшее ретро. Тогда были модны остросюжетные женские романы, вот в таком жанре я и сочиняла. О мобильных телефонах люди только мечтали, «шестерки» и «девятки» считались вполне приличными машинами – далеко не все могли позволить себе ездить на иномарках. Деньги считали тысячами, люди только-только вылезали из бедности, хотя и тех, кто создал свое дело, самых оборотистых, тоже было немало. Меня упрекали в том, что моя главная героиня, не захотевшая жить полностью обеспеченной жизнью жены нового русского, абсолютно неправдоподобный персонаж, но, поверьте, это не моя выдумка, я была знакома с несколькими такими женщинами. Мы тогда ощущали себя совершенно свободными и верили в светлое будущее, однако боялись, что к власти снова придут коммунисты (не того боялись!). Конечно, в кризисном стационаре, где я проработала много лет, не было никаких убийств, но врачи, психологи и медсестры там были замечательные. Не надо искать среди реальных лиц прототипов моих героев, их там нет, все они рождены фантазией автора
Моим коллегам – психиатрам и психологам -
которые честно исполняли и исполняют свой долг
Когда умерла моя сестра Александра… когда трагически погибла моя сестра Александра, мне было восемнадцать лет, и хоть я и горевала, но моя тогдашняя бурная жизнь не дала мне целиком погрузиться в переживания. Я в том – 1986ом – году училась на втором курсе мединститута, наслаждалась обретенной после нудной школы свободой и первым настоящим романом, и смерть сестры казалась мне какой-то нереальной. Не очень заинтриговали меня в то время и некоторые таинственные обстоятельства ее гибели. Как ни странно, сейчас, когда прошло десять лет, как ее похоронили, я чувствую себя ближе к ней, чем при ее жизни. Наверное, это оттого, что мне недавно стукнуло двадцать восемь, и мы теперь с ней ровесницы. А может, просто я повзрослела, и меня мучает смутное чувство вины перед ней.
Дело в том, что, хоть мы и сестры, но природа одарила нас совершенно по-разному. Александру всегда считали неудачницей, и я не помню ее улыбающейся – мне кажется теперь, что на лице ее была написана ее судьба. Кстати, хоть мы и были с ней похожи, нас никто не принимал за сестер. Аля, несмотря на правильные черты лица, унаследованные от мамы, казалась некрасивой, чуть ли не дурнушкой – настолько ее портило мрачное выражение физиономии и постоянные морщинки меж бровей; она вечно выглядела чем-то озабоченной, и мои веселые подружки затихали, встретившись с ней взглядом. К тому же она хромала – это была легкая хромота, почти незаметная, она с ней родилась; другая бы на ее месте, например я, научилась бы находить в этом незначительном дефекте свои плюсы или, во всяком случае, не обращала бы на это внимания – ведь Аля прекрасно ходила на лыжах и даже танцевала, когда никто этого не видел – но Александра никогда не забывала о своей "ущербности", и я думаю, что именно этого мешало ей больше всего в отношениях с мальчиками, а потом с молодыми людьми. Вернее, никаких отношений и не было, и невозможно помешать тому, чего нет.
Я же – совсем другое дело. Если я родилась не в рубашке и не с серебряной ложкой во рту, то, во всяком случае, любимой и долгожданной доченькой – и оправдала все ожидания родителей. При моем появлении на свет у колыбели наверняка стояла какая-то добрая фея; я в это долго верила и все время читала и перечитывала сказку о спящей царевне. В детстве я была очень хороша собой, и мои родители не раз вынуждены были отбивать атаки фотографов, мечтавших снять такого красивого ребенка для обложки какого-нибудь журнала. С пеленок я отличалась добродушным и жизнерадостным характером, и даже шалости мои, насколько я помню, доставляли окружающим удовольствие. Я прекрасно сходилась с другими детьми – точно так же, как и сейчас мне ничего не стоит познакомиться с кем угодно и тут же стать необходимой этому человеку. Мой веселый нрав особенно подчеркивал угрюмый характер старшей сестры; одна из двух ее подруг студенческих лет перекочевала ко мне и стала моей близкой приятельницей, несмотря на разницу в возрасте.
Мы обе учились очень хорошо, но если Аля была трудолюбива, как пчелка, и ночами сидела за учебниками, то я все схватывала на лету; Аля, насколько я помню, часами упражняла свою память, чему я страшно удивлялась – в наивности своей я не представляла, как можно что-то забыть, если хочешь это запомнить. Усидчивостью особой я не отличалась и наверняка приносила бы домой не только хорошие отметки, если бы большинство учителей не любили меня и не закрывали глаза на некоторые мои огрехи. Как ни странно, любили меня и одноклассники: я не была ни задавакой, ни зубрилкой, всегда давала списывать и никогда не ябедничала, а наоборот, готова была взять чужую вину на себя. Это, кстати, и послужило причиной самого крупного конфликта в школе – я отказалась в свое дежурство отмечать нарушителей дисциплины и поссорилась с нашей классной дамой, но завуч тут же все замяла, и меня оставили в покое. За это приходится благодарить моих родителей; "Никогда не стучи" – это было их кредо; мама говорила мне, что только так можно сохранить себя, живя среди кегебешников и доносчиков. Словом, я была идеальным ребенком, а потом стала идеальной девушкой – тем более, что я слегка подурнела, а потому не вызывала особой зависти и ревности у своих сверстниц, хотя могла бы: я всегда пользовалась исключительным вниманием противоположного пола.
