Часть первая
Последняя минута
Запотевшая бутылочка шампанского, длинный бокальчик из тончайшего стекла, дольки апельсина в небольшой вазочке, поломанная плитка шоколада на блюдце – готово. Майя подхватила поднос и… бутылка пошатнулась, едва не упав! Удержалась, к счастью. Майя поставила поднос на стол и положила шампанское набок, теперь можно отправиться из кухни в гостиную, потом на второй уровень, но по лестнице удалось сделать всего пару шагов…
– Ай, черт! – вскрикнула она, неуклюже наступив на край подола кружевного халатика цвета пенки вишневого варенья.
Пеньюар – так называла свободный до пят халат одна старуха из породы артефактов. Она уверяла, будто ей девяносто, но безбожно врала, бабке сто пятьдесят, не меньше. Прозрачное одеяние предназначено восхищать и соблазнять конченых маразматиков, выживших из ума идиотов, считающих себя бесподобными самцами. Однако слово «пеньюар» вязло на языке, халат он и в Африке халат, да и звучит привычно, непритязательно, ведь Майя из простой среды. Да, она простушка. Была когда-то!
Ходить по ступенькам вверх в длинном балахоне неудобно: одной рукой держать поднос, другой приподнимать подол. Данное занятие для горничных, а Майя нынче далека от плебейства, она воспитала себя аристократкой. Видя свои усилия как бы со стороны, честно оценила их:
– Каракатица. Ха-ха-ха…
Но только Майя имеет право так сказать, к себе следует относиться максимально критически, не занижая самооценку и не зарастая комплексами, иначе успехов не видать. Да уж, пусть попробует отозваться о ней в негативном ключе кто-нибудь другой… пожалеет. Кстати, каракатицей Майя бывает лишь наедине с собой, посторонние знают ее другой – изящной, легкой, грациозной.
Поднос она поставила на пол у лестницы, распахнула пеньюар, а под ним – ничего, одно тело, собственно, ей не перед кем корчить из себя святошу, в доме Майя одна. Теперь можно подняться, не боясь свернуть шею.
Напевая, она вплыла в уютную ванную комнату в стиле классика: золото и белизна, а пол выложен бежевым кафелем. Ой, как же Майка любит все эти финтифлюшки-завитушки, беленькие полотенца с вышитыми золотой нитью гербами, вазочки и стаканчики, выдержанные в стиле… в стиле…
– Рококо! Или барокко? Не помню. Ну и фиг с ним.
Здесь миленькая и небольшая ванна на золотых ножках, рядом столик с вензелями, кругом зеркала… зеркала… Любуйся собой со всех сторон, что Майя и делала каждое утро после сна, раздеваясь донага.
– До чего же я себе нравлюсь! – коронная фраза по утрам и вечерам, когда Майя смотрится в зеркала.
Надо признать без ложной скромности, любоваться есть чем: холеная кожа, туго набитые формы, пропорции – все идеально, все в ней радует глаз, ее собственный тоже. А что тут такого? Любить себя на всех психологических семинарах учат, Майя прекрасно освоила данную технику.
Внизу тоже есть ванная комната в стиле модерн с большущим корытом, в котором невозможно расслабиться, потому что ерзаешь вперед-назад, никакого кайфа. Майя обожает маленькую ванну на ножках в виде лап льва… или тигра… короче, хищного зверя. Она погрузилась в теплую воду, откупорила бутылку – это же плевое дело, когда-то работала официанткой. Виртуозно носить на подносах бутылки так и не научилась, зато открывала за иной вечер штук по тридцать, еще и щедрые чаевые получала за трюки с пробками. Наконец Майя налила в бокал шампанского, хлынувшего через верх бокала прямо в воду.
– Я принимаю ванну с шампанским! Ха-ха-ха… Ну-с, за меня красивую и умную! – Выпила половину, закусила шоколадом и сморщилась. – Шампанское с шоколадом не катит, никогда не нравилось это сочетание, лучше апельсинка.
Кинув в рот крупную дольку апельсина, жуя, она сунула в уши наушники, прикрыла веки и в упоении подпевала страстному латиноамериканскому певцу. О, как прекрасна жизнь, черт возьми! К тридцати годам Майя имеет все из того, чего жаждут ненасытные человеческие души и тела, правда, нет детей, но это не тот пункт, над которым стоило бы обливаться слезами. У нее всегда были другие задачи – дерзкие, емкие, заоблачные, неосуществимые для посредственностей, коих переизбыток на грешной земле. Люди не умеют строить свою жизнь, а она блистательно справилась с этой нелегкой задачей.
Ну, еще пару глотков! По правде говоря, бокальчиком не обойдется, спокойно приговорит бутылочку за сегодняшний вечер, так ведь душа рвется праздновать, радоваться от счастья. К тому же сегодня день ее рождения – второе мая, в эту ночь она никогда не оставалась одна, но постоянный праздник тоже утомляет, а у нее победа за победой, настал миг передышки. Хочется немножко покоя, на какое-то время отойти от суеты и напряжения. Майя повернулась к столику, одновременно протягивая руку к бокалу, открыла глаза и… вздрогнула, а крик ужаса застрял в горле, которое перехватила удушливая петля.
Всего в метре от ванны стояло дряхлое, костлявое чудище с седыми космами, достающими до впалой груди, с малюсенькими глазками, спрятанными в мелких и глубоких морщинах, с едва заметной полоской рта и выступающим вперед острым подбородком. Канделябр на столике с пятью искусственными свечами локально высветил рожицу старой ведьмы, а сзади подсвечивала тусклая лампа над входом, из-за необычного освещения старуха в застиранном балахоне до пят выглядела загробной жительницей, вылезшей из самой преисподней, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Она жадно смотрела на молодую обнаженную женщину, а взгляд… людоедки, которая хочет сожрать прекрасную купальщицу.
