Рассказ первый. Диалоги с умирающим
Любовь, дружба и жизнь – три вечных понятия, что нам не подвластны.
Я попал в больницу в такой неподходящий момент: не сегодня-завтра моя жена должна была родить нашего первенца. Были некоторые осложнения, поэтому причин волноваться было предостаточно.
– Да, милая. Со мной всё в порядке, ты только не волнуйся, тебе сейчас нельзя. Ничего страшного, врачи сказали: через недельку отпустят, – допрос жены всё никак не прекращался, в последнее время она стала очень любопытной. – Всё, дорогая, давай. Ко мне врач пришёл, – вру, – потом перезвоню.
– Что? Жена беспокоится? – полушутя спросил старик на соседней койке. Не знаю, что у него за диагноз, но глаза были впалыми, лицо бледным, а губы крепко сжаты.
– Да, ей рожать скоро, а я вот, – развёл я руками. Старичок ухмыльнулся.
– Я тоже помню свою. Эх, Анна Ильинична, женщина, – выделил он последнее слово. Наверное, она для него многое значила. – После войны мы встретились, красавица на деревне! – Сказывал он, мечтательно глядя в потолок.
– Пятьдесят лет прожили душа в душу, – продолжал свой рассказ сосед по палате, – мы любили друг друга. Так нежно и тихо. Мы не кричали о своей любви всему миру, как это любит делать современная молодежь. Мне было достаточно того, что она любит меня. Я ни на секунду не сомневался в ней, ведь любовь и доверие – родственные понятия. Одно невозможно без другого. Я давал ей всего себя, не требуя ничего взамен, ведь любовь – это прежде всего отдавать.
– Но разве не погибнет любовь одного человека, разве любящий человек не будет страдать от односторонней любви?
– О, нет! Если ты любишь, тебе достаточно только лишь того, что предмет обожания есть, достаточно чувств и эмоций, которое дарит лишь существование это человека. – Руки его были сцеплены, а брови сдвинуты. Задумавшись, он продолжил, – однако, ты тоже прав. Прав по-своему, односторонняя любовь может и убить, если человек вовремя не вылечится.
– Говорят, что время лечит. Вы так же считаете? – Ямного раз слышал эту фразу, но никак не мог понять.
– Хмм. Я бы так не сказал. Вылечить душевные раны могут лишь настоящие чувства и эмоции, а благодаря времени мы лишь привыкаем к этой боли, не излечившись вовсе.
– А что есть красота? – Я приподнялся на подушках, задав следующий вопрос, что волнует меня уже многие годы.
– А что есть красота? – повторил он мой вопрос на свой манер. – Это огонь, мерцающий в сосуде. Можно я продолжу рассказ об Анечке? – Я кивнул. – Я не задавал себе вопрос: " Почему я с ней? Почему люблю?» Я просто любил её, любил её всю: шелковистые волосы, блестящие глаза, её грубый носик и мягкие губы. Даже когда она постарела, я не переставал любоваться ею.
***
– А что вы скажете насчёт дружбы? – Беседовать с этим старичком оказалось очень увлекательно.
– О! О ней, как о любви, можно говорить вечность. Некоторые считают, что дружба – это вид любви. А вообще, дружба зарождается моментально и так же моментально может погибнуть под гнётом недоверия. Очень важно уметь доверять друг другу, при этом не теряя бдительность. Был у меня друг, – вновь начал копаться сосед по палате в воспоминаниях, я это заметил по его сдвинутым бровям. – В девяностые мы с ним сильно поссорились, и только недавно я узнал, что он был невиновен. – Он посмотрел на меня, в его глазах читалось отчаяние, от этого взгляда хотелось уйти, убежать, лишь бы не видеть, как мучается этот человек.
– Понимаешь, я подумал, что он обманул меня, конечно, он всё отрицал, однако чувство обиды взяло вверх. Я перестал ему доверять и дружба рассыпалась. А где-то полгода назад мне рассказали все подробности той ситуации, я понял как сильно ошибался. Но уже поздно. Мой друг умер. Смотри, и ты не опоздай.
***
На следующий день старику стало плохо, он задыхался, а лицо покраснело. Его всего колотило как от электрического заряда. Было страшно на это смотреть. Смотреть как борются два вечных понятия: жизнь и смерть.
Сегодня победило первое, но никто не знает, что ждёт тебя завтра.
Врачи помогли ему, через полчаса он пришёл в себя. Я спросил, всё ли у него в порядке.
– Пять лет назад меня Анечка оставила, наверное, забрать к себе хочет. – Неожиданно сказал он.
– Да вы что! Не говорите так, вы обязательно поправитесь.
– Эх! – Махнул старик рукой. – Ужели захочу я жить опять, /Чтобы душой по-прежнему страдать /И столько же любить? /Всесильный бог, /Ты знал: я долее терпеть не мог. – Руки его тряслись, из глаз капали слёзы. – Пускай меня обхватит целый ад, /Пусть буду мучиться, я рад, я рад, /Хотя бы вдвое против прошлых дней, /Но только дальше, дальше от людей. – Он так выразительно, так чувственно прочитал эти стихи, что по мне прошёлся холодок, а кожа покрылась мурашками.
– Это Лермонтов, – глухо сказал он в стену. Руки всё также тряслись. – Понимаешь, сынок, – говорил он, глядя мне в глаза, – я устал от этой бренной жизни, никогда не думал, что скажу это, но я не хочу жить! Понимаешь, это существование мне только в тягость, – сказал, указывая на трубки и пикающее устройство. – Всё вокруг такое ненастоящее, даже люди. Каждый думает о себе, о своей выгоде, о своих чувствах, никто не хочет взглянуть на ближнего, посмотреть, а вдруг, он болен, а вдруг ему одиноко, но нет, каждый думает о себе. – Старик взглянул на свои трясущиеся руки, на которые капали слёзы отчаяния.
