Пансионат

Подъезжает автобус.

К запертым воротам. Перекошенным, ржавым, одна створка висит наискось, на другой – поверх половинки названия тонкой вязью – намотана кольцами колючая проволока, так что не разобрать, а посередине торчит огромный замок. Рядом будка, запертая, глухая. Водитель, спрыгнув на землю, уверенно идет туда.

Из автобуса выбирается беременная женщина. Подходит к решетке, берется за прохладные прутья обеими руками, прислоняется лбом. Дышит.

Следом соскакивает с подножки молодой парень, потом еще двое. Закуривают. За ними вываливается компания постарше, странная, средневеково-ряженая, их человек пять, они закуривают тоже. Постепенно из автобуса тонкой струйкой выбираются почти все пассажиры. Сигаретный дым поднимается локальным облаком, женщина у решетки морщится, отходит подальше. У ее ног сквозь чугунные прутья пробиваются, как стрелы, кожистые листья какого-то южного растения.

Маленькая японка прицеливается в ворота объективом: фотографирует. Маленький японец кладет ей руку на плечо. Две красивые девушки в мини осматриваются по сторонам. Двое веснушчатых детей, мальчик и девочка, с визгом гоняются друг за другом, веснушчатый отец прикрикивает на них, они не обращают внимания, но молчание уже нарушено. Все начинают говорить. Ровным неразборчивым гулом. Кажется, никто никого не слушает и не слышит. Бледная черноглазая девочка смотрит из окна.

Возвращается водитель и жестами подгоняет людей вернуться в автобус. Курящие пассажиры поспешно затягиваются напоследок, бросают длинные окурки на асфальт. Хрупкая старушка, едва появившаяся в проеме, возвращается в салон и выглядывает из-за занавески. Возникший из мертвой будки человек в униформе отпирает замок на воротах. Мать и отец загоняют в автобус детей. Немолодой импозантный мужчина помогает взойти на ступеньки беременной, она садится последней.

Они готовы ехать дальше. Их двадцать восемь, включительно с детьми, не считая водителя, который вообще не при чем – доставит и уедет.

Автобус въезжает внутрь, удачно вписавшись между кривыми полуоткрытыми створками, название пансионата так никто и не успевает прочесть. Едут вниз по серпантину, усыпанному сухими листьями с ярко-желтых и бордовых кустарников, растущих между вечнозелеными деревьями с мощными, уходящими в небо кронами. В стороны виляют боковые аллеи, некоторые завалены буреломом, по краям громоздятся груды стройматериалов, кое-где тонут в палой листве опрокинутые скульптуры. На одном из витков в проеме между деревьями мимолетно мелькает море спокойного серо-свинцового цвета.

Подъезжают прямо ко входу в корпус. Здесь водитель окончательно высаживает всех, открывает багажник, помогает пассажирам разобрать сумки и кофры, у кого они есть. Он торопится, прикрикивает негромким матом. Ему хотелось бы уехать поскорее отсюда.

Люди постепенно, словно вода в воронке, всасываются внутрь. Вытягиваются вереницей к стойке, за которой восседает квадратная женщина, распахнувшая перед собой гигантского формата тетрадь в клеточку. В тетради – записи от руки очень неразборчивым почерком. За спиной – фанерная доска, прошитая, как шрапнелью, круглыми отверстиями, из которых торчат массивные деревянные груши с маленькими ключами.

– В порядке очереди, – сварливо говорит женщина. – Вас много, а я одна.

Они подходят в порядке очереди, расписываются, получают ключи. Некоторые что-то спрашивают, но неуверенно и скудно. И все равно не получают ответа.

Через сорок минут вестибюль пуст; все разошлись по номерам. Вахтерша захлопывает свой гроссбух и встает. Она здесь тоже особенно не при чем, но у нее все учтено и записано.

Это удобно.

– Две комнаты, видишь? А ты говорил.

– Вот и хорошо. Здесь мы, в маленькой дети.

– На одном диване? Как ты себе это представляешь? Тут, смотри, две кровати, расставим к стенкам. А на диване – мы с тобой.

– А телевизор?

– Боже мой, какой теперь телевизор?!..

– Действительно… все время забываю.

– Мам, а там балкон!

– А с него море видно! И качельку!!!

– На балконе осторожнее, не кувыркнитесь.

– Мам, а можно мы пойдем покатаемся?

– На той качели, которая внизу? Мы пошли, да, пап?

– Стойте!!!

– Да не ори ты так на них. Подождите, сейчас вместе пойдем. Пока мама разберет сумки. Ага?

– Только осторожнее. Смотри за ними. Пожалуйста. Я тебя очень прошу.

– Ну что, пацаны, кто на раскладушке?

– Гробовое молчание.

– Дураков нет, бросаем монетку. У меня где-то была… сейчас.

– А вообще ничего. Клевое довольно место. Я думал, будет хуже.

– А видали, какие девочки в сорок третьем?

– И номер уже запомнил? Ну ты и шустр, однако.

– А ты думал? На девчонок лично я монетку не бросаю, это противоречит моим религиозным убеждениям. Кто первый встал, того и тапки.

– А правда, пацаны, их же только две.

– Ничего, в тридцать втором еще две старушки, как раз для тебя.

– Идиоты… Как вы вообще можете прикалываться… сейчас?!

– А что ты предлагаешь?

– Я ничего. Где там твоя монетка? Давай, я орел.

– Держи, орел!

– А на балконе – Рыська!

– Я? Может, пускай Тим на балконе, менестрели всегда встречают рассветы… А мне положение не позволяет.