НАСТЯ
-Ну, привет, Настюш. Не ждала? - первое, что произносит Долгов, проходя в мою спальню.
Это его насмешливое пренебрежение и ленивая походочка сытого котяры действуют на меня, как красная тряпка на быка. Такой едкой, жгучей злобой захлестывает, что я едва сдерживаюсь, чтобы не зарычать, как бешеная зверюга и не наброситься на этого ухмыляющегося козла.
Мне хочется расцарапать его наглую физиономию, разбить ее в кровь, разорвать на кусочки за это паясничество в самые горькие для меня минуты, за всю боль и горе, что я проживаю.
Перед глазами проносятся все те унижения и отчаянное бессилие, когда я переставала чувствовать себя человеком; когда на коленях ползала перед Можайским, умоляя о помощи; и каждую ночь, сидя в кладовке в ожидании очередных побоев, звала Долгова или просила все небесные силы сохранить моего малыша.
Я прокручиваю это снова и снова, и ненавижу. Кто-то где-то писал, что больше всего мы ненавидим тех, кого когда-то любили, и он был прав. Убеждаюсь теперь в этом на все сто. Даже Елисеев и Можайский в списке самых ненавистных мне ублюдков уступают место Долгову. Ненавижу его за все, что он сделал, а главное - за то, что не сделал, хотя мог бы и должен был.
Однако вместо того, чтобы выплеснуть ему в рожу свою агонию, оглушить болью и правдой, впиваюсь обкусанными ногтями в ладони и заставляю свое натянутое, как струна тело, принять такую же лениво- расслабленную позу, и отзеркалить ухмылочку.
Никогда эта скотина не узнает, за что я сражалась и какую цену заплатила. Пусть думает, что предала, не любила, пусть ненавидит, мстит. Мне уже все равно. Главное, чтобы в полной мере прочувствовал, каково это, когда человеку, который еще вчера шептал тебе о любви, на самом деле плевать. Поэтому, неимоверным усилием воли взяв свои эмоции под контроль, приподнимаю снисходительно бровь и, наконец, отвечаю:
-А должна была?
Долгов снова усмехается, только вот во взгляде ни единого намека на насмешку, в нем ярость и едва сдерживаемое бешенство.
-Ну да, че это я, - не скрывая сарказма, парирует он и специально, нервируя меня, медленно обходит комнату по кругу. - Слышал, с Елисеевым путаешься, - начинает он приближаться. Мне хочется попятиться назад, но заставляю себя стоять на месте.
-И? - бросаю с вызовом, вскинув подбородок. Злость придает смелости.
-”И”? - вкрадчиво уточняет Долгов. - Даже так?
-А что, ты из тюрьмы прямиком ко мне, чтоб слухи обсудить? - шлю приторно -издевательскую улыбочку, но он тут же возвращает ее мне.
-Да нет, Настюш, просто решил заехать, вы*бать тебя по старой памяти. Бабы - то твоими молитвами давно не было, а ты как раз тут первая по пути.
-Неужели? - скалюсь еще лучезарней, пытаясь скрыть за этим оскалом боль и унижение. Мне так плохо, что я совершенно перестаю себя контролировать, хоть и понимаю, что переступаю черту, которую переступать не следует. - Не хочу тебя разочаровывать, - снисходительно тяну, растягивая гласные, - но ты не по адресу. Благотворительный фонд для лохов и неудачников лучше поискать дома или где там сейчас твоя жена спрятана.
На несколько долгих секунд повисает напряженная пауза. У Долгова от ярости лицо приобретает такой оттенок, что в гроб краше кладут.
-Да ты что? - хищно ощерившись, подходит он почти вплотную и, тут же посерьезнев, с угрозой цедит. - Ты, Настенька, попутала что ли?
-Я попутала? - вырывается у меня ошарашенный смешок. - Нет, Серёженька, это ты попутал. Хочешь спросить с меня за суд - спрашивай. А с кем я трахаюсь- не твоего ума дела, понял?! Тебе башку что ли окончательно в тюряге отбили или старческий склероз напал? Так давай напомню: ты меня бросил! Послал еще до суда, поэтому иди в жопу со своими вопросами!
В следующую секунду разъяренный Долгов хватает меня за шею и со всей дури впечатывает в стену. Затылок обжигает острой болью, перед глазами темнеет и тут же взрывается мириадом разноцветных мушек. Закашливаюсь, но Долгову плевать, давит еще сильнее на горло.
-Ты! Сука! Ты кого тут из себя корчишь передо мной? - цедит дрожащим от гнева голосом, обжигая горячим дыханием и своей близостью. В нос забивается противный, тюремный запах, похожий на то, как если бы его одежду несколько дней замачивали в затхлой воде с сигаретными окурками, однако я успеваю в этой вони почувствовать его собственный, ни с чем несравнимый запах, от которого меня ведет и невольно бросает в дрожь, но Долгов расценивает ее по-своему. - Че кривишься, падла? Не нравится?
-Убери от меня руки! - впившись ногтями в его запястье, хриплю и пытаюсь вырваться, но он наваливается всем весом, распиная меня на стене.
Соприкосновение с его исхудавшим, но по-прежнему крепким, сильным телом, подобно электрическому разряду - прошибает до самых костей. По коже пробегает мороз, и тут же становиться невыносимо жарко. Дышим загнано и смотрим глаза в глаза, готовые разорвать друг друга.
-Трахалась с ним? - выдыхает он мне в щеку, сверля меня взглядом одержимого психа, но мне не страшно, мне горько и противно до слез.
Я потеряла маму, сестру, да все, что у меня было! И это стопроцентно его рук дело, но все, что его волнует - это единственный ли он мужик, побывавший во мне.
