Первая отечественная
На Дону
Зима укутала южные степи белым, слепящим на солнце глаз, снежком от горизонта до горизонта. Мороз сковал льдом Дон до самого моря.
Воевода боярин Андрей Васильевич Алябьев наблюдал вчера эту картину целый день по пути следования из Нижнего Новгорода до первых верховых донских станиц. А, сегодня его глаз, порядком соскучившийся по разнообразию в дороге, радовали камышовые крыши казачьих хат, в изобилии рассыпанные по обе стороны большой реки. Уютные столбики дымов поднимались от них почти вертикально к синему безоблачному небу. На удивление, белые берега реки и ее лед украшали пестрые толпы казаков в синих и, праздничных красных шароварах, желтых, зеленых и алых сапожках, с загнутыми носами, лисьих шубах и овечьих тулупах, мехом внутрь, расшитых поверху разного цвета бархатом. На берегу встречались стайки казачек, тоже в шубейках малинового, сиреневого, но более всего голубого оттенков, расшитых шелковыми нитями и отороченных по краям, поверху соболиным, или куньим мехом, в юбках-плахтах, цветных сапожках ичегах и с несколькими цветастыми платками на голове.
Боярин Андрей по приезде в станицу сразу поспешил к станичному атаману, дабы ударить в колокол и собрать народ на сход. Андрей Васильевич прибыл с миссией набрать какое-нибудь казачье войско для борьбы с поляками, захватившими страну. Сам князь Дмитрий Пожарский поручил ему это дело. Атаман выслушал его и покачал головой:
– Надоть трошки годить! Скликать ноне казаков покеда не выйдеть. Зараз они неслухмяные (глухие, непослушные). Думки казачьи лишь про одно – бой кулачный левого берега супротив правого. Опосля пировать зачнем. Мо быть завтра? Однако ж… сколь вже таких сборщиков было: и от царя Бориса Годунова супротив самозванца, и от Ивана Болотникова, и от царя Василия Шуйского, и от Лжедимитрия второго, и от атамана Заруцкого…
– Так тут же иное, – возразил воевода, – иноземцы уже по всей России, уже в самом сердце ее в кремле московском ляхи, весь север, почитай, за шведами. Банды грабителей всюду. Кончилось Государство Российское. Только в Нижнем Новгороде последняя Русь осталась, оттуда я и прибыл. А поляки, шведы, да немцы скоро начнут нас православных в латинскую веру обращать!
– Оно конечно! Только на обчем сходе тебе наши так гуторить станут, мол, ляхи далеко, а ногаев десять туменов туточки под боком. Мы, де, в поход, а они наши станицы и разграбять, жен и детву полонять!
– Ну, что же, – молвил Андрей Алябьев, – завтра, так завтра, попытка – не пытка!
Теперь он смотрел, как три дюжины молодых бойцов с одной и столько же с другой стороны строятся стенками на льду большой реки. До другого речного берега было далековато, а потому зрители с той стороны тоже расположились на льду поблизости, чтобы лучше наблюдать все действо.
Казаки в стенках скидывали шубы и оставались в бешметах, чтобы не стеснять движений. От правобережных к кулачникам шел вразвалочку богатырской стати казак, широко, но недобро улыбаясь. В наступившей тишине на берегу был слышен скрип морозного снега под его сапогом, снега, припорошившего лед реки:
– Михайло!
– Михайло Кряж, – загомонили зрители на левом берегу, там, где стоял боярин, – Зараз станет валить наших одного за одним!
– Нет, сперва зачнет выкликать себе поединщика! А наш то Сула (судак) руку в кузне поранил!
– От то и оно, – все повернулись в сторону дюжего казачины, стоявшего среди зрителей с продетой в петле-перевязи рукой. Тот лишь виновато улыбнулся:
– Ноне святки! Мо быть к масленице заживеть, тогда вже держись Кряж!
Казаки на берегу продолжали обсуждать ситуацию, тревожиться, но не сильно:
– Кого ж тогда в поединщики?
– Да, кроме, Захарки вроде как некого!
– Молод ишо Захарка, молоко на губах ишо не обсохло, он и пяти минут супротив Кряжа не выстоить!
– Эх, ма, хоша бы выстоял, не так зазорно тогда будеть!
Зрители дышали махоркой, луком и подсолнечным маслом семечек. Воевода стоял в казачьей толпе один. Слуг в этот поход он не взял намеренно, чтобы не кичиться перед донцами знатностью. В пути его сопровождали лишь полсотни стрельцов для охраны, которые сейчас стояли стами метрами левее, перемешавшись с местными зрителями и уже распив с ними дружескую чарку за знакомство.
Некая мысль заставила боярина поднять вверх брови. В свои 38 лет он, как ни странно, для человека его звания, был опытным кулачным бойцом. Обладая силой, ловкостью и отвагой, многократно участвовал в кулачных боях, где не было званий, а все равны! Что поделать – был такой грех у воеводы, любил подраться на кулачки!
Вдруг он ощутил на себе пристальный взгляд. Карие женские очи не спрятались под ресницами, когда боярин отыскал их в толпе, а смотрели дерзко и пристально. Казачка была, скорее всего, одних лет с воеводой, но сохранила свою женскую привлекательность и лицом, и статью. Темные вразлет брови, ямочки на румяных от мороза щеках, огонь взгляда. Давнее воспоминание пронеслось молнией в голове боярина Андрея.
Но тут окрест раздался зычный вызов:
