– Андрей, что с показателями давления? – голос куратора испытания вывел меня из размышлений о вечном. Я глянул на пляшущие столбцы графиков, нашёл барометрические, сделал, как и подобает, небольшую отметку в журнале, после чего ответил:
– Показатели давления в норме.
Куратор продолжил спрашивать, о температуре, скорости распада ядра, количестве электронов, пойманных специальной электромагнитной ловушкой, а также о прочих, абсолютно стандартных данных, которые используются для корректировки эксперимента, в случае необходимости. Наконец, пришло время завершать опыт, и я облегчённо вздохнул, поскольку теперь можно было отправиться домой – моя смена давно закончилась, но мне пришлось задержаться из-за затянувшегося эксперимента. Куратор, коим был мой достопочтимый научный руководитель, Фёдор Геннадьевич, объявил об окончании работы.
– Двадцать второе сентября две тысячи сорок второго года. Вторник. Время – девятнадцать ноль-ноль. Испытание нагнетателя проведено успешно. Нагнетатель активирован на двадцатипятипроцентную мощность и работает в штатном режиме. Новый рубеж преодолён. Поздравляю, коллеги.
В лаборатории, кроме меня и научрука никого не было, но он каждый раз повторял одну и ту же фразу, формализуя проводимые нами опыты до тошноты. В первые несколько раз я даже оглядывался по сторонам в поисках тех самых коллег, которых он поздравлял. Фёдор Геннадьевич на все мои вопросы отвечал лишь стандартной фразой:
– Регламент нарушать нельзя!
Чудаковатый он был, но научруков не выбирают. Мне нужна была рабочая практика, а на единственном предприятии в области, которое занимается исследованиями в области ядерного распада, был жуткий профицит кадров. Для того, чтобы попасть на настоящую практику, было всего три пути – связи на предприятии, прямое направление от университета или упрямство и немного везения. Связями я не обладал, учился не так, чтобы плохо, но не настолько, чтобы получить «зелёный билет» в лабораторию, а вот третий путь мне был под силу.
Месяца три я отбивал ботинки, пытаясь добиться аудиенции в отделе кадров, затем ещё два месяца бегал с разными бумажками и заставил их подписать, как мне кажется, половину сотрудников организации, а потом ещё месяц ловил Фёдора Геннадьевича в проходной, чтобы он наконец-то взял меня к себе.
Фёдор Геннадьевич был низкого роста, очень худой по телосложению, имел привычку надолго задумываться, глядя в какие-то одному ему известные дали, а также постоянно щурился, если забывал надеть очки. Почтенный возраст давал о себе знать. Кроме того, уже на самой первой встрече, мой научный руководитель оставил о себе неизгладимое впечатление.
Начать стоит с того, что он перепутал меня с другим сотрудником, поздоровался со мной и повёл меня в какое-то небольшое на вид здание. Больше всего в тот день мне запомнился деревянный пол, каждый шаг по которому отдавался гулким эхом, распространяющимся в лабиринте бесконечных коридоров. Когда мы дошли до нужной двери, которая никак не отличалась на вид от других таких же дверей, выходящих в коридор, Фёдор Геннадьевич резко остановился и повернулся ко мне.
– Погоди-ка, ты ведь не Полосков, верно? И не Марина?
Я, конечно, не отличался телосложением атлета, но наличие довольно длинной щетины на лице, как минимум, должно было заставить задуматься моего, пока ещё не состоявшегося руководителя. Я так опешил от его вопроса, и, сказал первое, что мне пришло в голову.
– Кажется, нет.
Фёдор Геннадьевич, к тому времени, уже открыл дверь своим ключом и пригласил меня войти внутрь.
– Печально-печально. Судя по всему, мы с ним немного разминулись. Ну что ж, будем работать с тем, что есть.
«Тот, что есть» молча вошёл в кабинет и протянул стопку документов.
– Я учусь на заочном отделении ядерной физики Снежинского физико-технического института и должен пройти преддипломную практику. Готов работать усердно и задерживаться, если необходимо до позднего времени. Но, кроме вас, все остальные сотрудники заняты. Меня послали к вам.
Фёдор Геннадьевич нахмурился, глядя на протянутые документы, затем вздохнул так, будто на него взвалили невероятную ношу и завершил наше знакомство.
– Лучше бы ты был Полосковым. Ладно, давай свои бумажки. Завтра в восемь утра чтобы как штык был у кабинета.
На следующее утро, как и на протяжении следующих нескольких недель, я заявлялся в назначенное время к своему руководителю и верно ждал его около кабинета, на протяжении часа или полутора – в зависимости от настроения Фёдора Геннадьевича. Каждый день он встречал меня с таким искренним удивлением, будто видел в первый раз. Тем не менее, мы быстро начинали работу, поскольку он не хотел тратить своё бесценное время на пустые разговоры со студентами. Он редко обращался ко мне по имени, именуя просто «студентом», «ассистентом» или «помощником», но не в этот день.
