Вся эта необычная до колик в животе, глупо-чудесная история, началась около трех месяцев назад. Толчком послужила госпитализация по «скорой помощи» с рабочего места самой обыкновенной женщины, во всех отношениях (по крайней мере по мнению её близких и знакомых), молодой еще женщины по имени Марина.
Так вот, работала Марина, работала и в один, не очень знаменательный день, ей стало вдруг совсем худо – закружилась голова, в глазах все зарябило и задергалось. Такое с ней случилось впервые и не зная, что это, Марина присела в кресло в комнате отдыха офиса, в тайной надежде, что само все пройдёт. В комнате было прохладно. Нежно урчал кондиционер, светил приглушенно свет. Все располагало к временному забытью. Но не получилось, а стало еще хуже. Ее позеленевшее лицо заметили сотрудницы, случайно зашедшие в релакс-комнату. Они подсуетились, есть опыт – не первая такая, и вызвали «03».
Поехала наша героиня со всеми почестями в машине с мигалкой на крыше, лёжа, в окружении белых халатов, в ближайшую больницу.
Больница как больница, ничем не выдающееся многоэтажное здание из бетона и стекла.
Просидела она длительное время в приемном отделении больницы и от слабости чуть не свалилась с колченогого стула на пол. Наконец, все ещё не пришедшая в убедительное чувство, Маринка попала на прием к врачу.
Кабинет представлял из себя небольшую тусклую каморку, облупленные стены которой были покрыты масляной краской, когда-то имевшей цвет небесной лазури. Обстановка тоже не радовала дизайном. Она состояла из письменного стола, двух стульев (для врача и поступившего больного), шкафчика со стеклянными зашторенными створками (такие бывают во всех больницах) и кушеткой, обтянутой, землистого цвета, дермантином. В углу, у самой двери, примостилась белая металлическая раковина с ржавыми разводами, от постоянно капавшей в неё, из не закрывающегося крана, воды.
Скрипучий пол был застелен серым линолеумом, отдалённо напоминающим мраморный пол в метро. Драный в нескольких местах, он был намертво прибит к полу огромными гвоздями с согнутыми набекрень шляпками. Эти гвозди казались ощетинившимися металлическими червями, готовыми укусить любого зашедшего в кабинет страдальца-больного, нарушившего их покой и единение с врачом и раковиной.
Таких кабинетов, абсолютно одинаково обставленных по единому проекту, утвержденному в n-ом году, в нашей бескрайней родине бесконечно много. В каждом НИИ, поликлинике, санатории, амбулатории. Заходить можно с закрытыми глазами – не промахнёшься. Но иногда бывают исключения.
Прекрасным чудом среди всей этой серости и кромешного уныния казался куст гибискуса. Он рос из деревянного, накрепко сколоченного ящика, и своими большими размерами закрывал половину окна, затянутого бледно-розовым, видавшим многое, тюлем.
Да, действительно, это растение было прекрасно и даже вызывающе прекрасно посреди въевшейся серости и давящей на мозг тусклости. Его крупные бордовые цветы свисали охапками с изящных веток куста. Ярко зелёные листья блестели и колыхались от любого движения воздуха.
Оно, это чудо, своим гордым видом показывало всякому входящему, что ничего красивее и нужнее в этой комнате, и может быть во всей больнице, уже не найти. Это единственный живой здесь организм, которого кто-то холит, любит и лелеет.
Вряд ли этим заботливым был, находящийся там врач. Он был таким же жалким и затюканным, как вся окружавшая его обстановка. Длинный и худой как жердь, в висящем, словно на вешалке, халате он цаплей переставлял свои ноги.
Потирая ладони одну о другую, врач настраивался на плотоядную волну паука-хищника, дождавшегося, наконец, своей несчастной жертвы-бабочки. А жертва была в лице, попавшего в крепкую паутину, пациента.
Узкая физиономия его выражала какое-то нечаянное удивление из-за больших круглых глаз и приподнятых тонких бровей на высоком лбу. Русые волосы были коротко острижены и, поэтому, немаленькие его уши казались оттопыренными блинами, как у слона.
Глядя на него, казалось, что хозяин этой своеобразной индивидуальности умеет ими обмахиваться, что особенно помогает в жаркую душную погоду. Завершающим элементом в портрете должен бы стать нос врача. Но ничего примечательного он в себе не нёс, а был обыкновенным «картошечным».
С высоты своего роста врачу было неудобно общаться и осматривать поступающих больных. Поэтому, он практически не вставал со своего стула. Ему это совсем не мешало, так как с помощью длинных и цепких рук он мог дотянуться почти до любого нужного предмета в своем кабинете.
Осторожно ступая, с гудящей головой и расфокусированным зрением, Марина добралась до кушетки, следуя жесту врача, и плюхнулась на нее со стоном. Оторвав свое лицо от лежащих на столе бумаг, он спросил ее ФИО и стал что-то искать на столе. Как оказалось, предметом его тщательного поиска был молоточек. Постукав зачем-то по лбу Марины пальцами, а по колену найденным молотком, доктор с сожалением заглянул ей в рот, наверное, желая убедиться в наличии языка, ведь пациентка полулежала всё время молча и даже ни разу ни о чем не спросила. Да и сам он был не особенно разговорчив. Всем своим сутуловато-удивленным видом он показывал безысходность состояния больной и бесполезность какого-либо медицинского вмешательства.
