Когда мама уходила, она сказала, что Мирэн позор семьи. Что ж, может она была не так уж неправа. Только последнее позорище не сможет поступить к Кхара-Тау.
Все в это утро смазалось. Обычно Мирэн чувствовала, как по утрам мачеха топчет полы, сестра ерзает на кровати, отец собирается на работу, как птицы чирикают под окном, как снег проминается под их маленькими тонкими лапками; чувствовала взмах крыла и дуновение ветра, каждую снежинку, спускающуюся с неба и навечно теряющуюся в старом сугробе. Сегодня не было ничего. Она лежала в постели, накрывшись с головой одеялом, и была полностью погружена в свои переживания.
Она позор семьи.
Арте – древний род ведьм и колдуний, в котором знания передаются от матери к дочери и с каждым поколением все накапливаются и накапливаются – по капельке. Рано или поздно упадет последняя капля, которая изменит для этой семьи все. Этой каплей стала Мирэн. Мирэн поднялась с постели, села, свесив ноги. Уродливые коленки стали первым, что она увидела после часов, проведенных в одеяле.
Когда она расчесывала волосы, вошел дядя. Вошел тихо, снял обувь, как было написано на бумажке у двери, оглядел комнату и остановил взгляд на ней. А она посмотрела на него.
Арнас всем телом вздрогнул, едва заметно, и Мирэн знала, из-за чего. Он боится ее. Она очень похожа на мать – на Эмилию Арте, убившую больше восьмидесяти человек щелчком пальца и бесследно исчезнувшую, и он боится, что она похожа на нее. Особенно сейчас – злая, насупившаяся, с растрепанными рыжими волосами, которые не припомнит, чтобы хотя бы раз стригла. Мирэн отвернулась к зеркалу. Дядя Арнас был не их типажа, будто не родной – лицо не такое заостренное, слишком высокий, волосы черные, а глаза красные. У всех в роду янтарные, а у него…
– Доброе утро, – сухо сказал он.
– Доброе, – ответила она.
– Собирайся, – снова сказал Арнас. Он не отличался словоохотливостью, а, может, был таким только рядом с Мирэн. Виделись нечасто, общались еще реже, и оба больше привыкли к переписке. Перед приездом он ей не написал.
Мирэн указала на край кровати.
– Садись.
Арнас сел.
– Куда?
– Тебя зачислили в Кхара-Тау.
– Каким образом?
– Я попросил ректора. – А кто тебя просил просить? – зашипела Мирэн, показав зубы. Больше беспомощности она не любила, когда все делают за нее. Арнас тяжело вздохнул.
– Никто. Я поручился за тебя.
Мирэн замолчала. Горло запершило от непроизвольного недовольного рычания. Выбора у нее было немного. Да и, если быть честной, учеба в Кхара-Тау – это то, о чем она мечтала с самого детства, и теперь это у нее есть. Только по ее мнению это было немного нечестно. Ей хотелось быть… достойной.
***
До сельской станции было рукой подать по хрустящему снегу, пахнущему хвоей и усеянному сосновыми шишками. Солнце золотило горизонт, Арнас молчал. И хорошо. Говорил он мало, но Мирэн так не любила эти моменты. Нужно было прислушиваться к звенящей черноте, которая слепила и глушила, надвигалась все сильнее, становилась все страшнее и непрогляднее.
На перроне они стояли одни. Ветер подгонял не прилипшие к сугробу снежинки, сдувал их с крыши, гонял по воздуху. Одинокий фонарь устало моргнул и погас; стало тихо. Но не для Мирэн.
Белка прыгает с ветки на ветку: прыг-скок, прыг-скок… Снежное облако падает – вниз, опускается с едва слышным глухим хлопком в сугроб – бух, ветка качается вверх-вниз-вверх-вниз, замирает… Белка летит. Хватается за ветку, снег соскальзывает, белка – вверх, снег – вниз. Вдали гудит приближающийся поезд. Ветка качается.
Сосны далеко, но она все чувствует; все видит будто своими глазами. Она выросла в этих местах, она знает их как свои пять пальцев. Ветка колышется вверх-вниз-вверх-вниз, замирает. Естественный порядок вещей был таким обыденным и правильным; даже необыкновенно, что в мире, сотканном из хаоса, находится место порядку.
– Бихар там тоже будет, – услышала она и подняла глаза на Арнаса. Он смотрел снисходительно: пытался изображать любящего дядю. Получалось плохо. Присматривать за кем-то и жить жизнью близких родственников – не одно и то же.
Мирэн поджала губы и глубже сунула руки в карманы шубы, прячась от холода и взгляда Арнаса. Он видел ее насквозь. Воспоминания о Бихаре были очевидно не самыми приятными.
– Я не удивлена.
– Правда?
Правда. Она не была удивлена. Она знала Бихара с детства, и он, как и она, грезил Кхара-Тау. И она была в нем уверена, знала, что он поступит. И он был в ней уверен. Кто же из них оказался прав, а кто виноват?
– Бихар достоин лучшего из всего, что может предоставить ему магическое сообщество.
– Да? – снова попытался спровоцировать ее Арнас, но Мирэн молчала. Он неловко кашлянул. – Вы, кажется, дружили?
Мирэн неохотно покивала.
– Дружили, – повторила она, будто пробуя слово на вкус. Оно показалось ей незнакомым и неприятным. Болезненным. Ужасным. С запахом крови и горелого мяса. Дружили. Дру-жи-ли. Как будто что-то смутно знакомое отрывают и рвут на кусочки перед глазами. Странное слово. Болезненное. Неправильное. – В детстве.
Мирэн устало выдохнула, выбирая, что сказать, чтобы Арнас не пристал с расспросами снова. Она шмыгнула носом уже сама не зная, то ли от холода, то ли от сдерживаемых слез. Дружили. Дру-жи-ли.
