Слово «эвакуация» знают все. Но не все знают, какой ужасный смысл несло в себе это слово во время Великой Отечественной войны.
В марте 1942 года в Ленинграде началась вторая волна эвакуации населения. Дошла очередь и до детского дома, в котором жили четверо друзей – Элик Пронин и Борис Васильев тринадцати лет, Витя Рюмин двенадцати лет и Саша Иванов девяти лет.
– Ну, ребята, поедем мы с вами в дальние дали, на новые места.– Сказал самый умный из них – Элик. Его родители до войны были учителями, и Элик был начитан лучше, чем его друзья.
– И в школу больше ходить не надо. – Обрадовался Борька.
– Может, пожрать дадут чего-нибудь побольше. – Размечтался Витька.
И только Саша молчал. Он думал о маме, которая умерла от голода, совсем недавно. О папе, которого увезли вместе с институтом, где он работал, и слёзы наворачивались ему на глаза.
Прошли 6 месяцев от начала блокады, и страшная блокадная зима. Всё чаще стало пригревать солнышко, а ехать им предстояло по «Дороге жизни» через Ладожское озеро до железнодорожной станции. Дорога была скользкой от водяной плёнки подтаявшего льда, глубокие полыньи от взрывов вражеских снарядов – от начала до конца пути. Ехать можно было только ночью, из-за опасности авианалётов, а день уже прибывал – наступила весна, так что надо было спешить.
Ох, и страха натерпелись ребята, на этой дороге.
Посадили их в открытый кузов бортовой машины и повезли в темноте, в составе целой колонны таких же машин, в которых ехали, в основном, ребятишки дошкольного возраста, но были и подростки до 15 лет.
Машину, загруженную до предела, мотало из стороны в сторону. Дети сидели, вцепившись в борта, и друг друга. Элик успокаивал Сашу:
– Не бойся, Саша, держись за меня. Скоро мы уже доедем до берега.
Сашу трясло от сильного и промозглого ветра, ледяных брызг из-под колёс и от боязни, что машина перевернётся, и они все утонут, поэтому он промолчал.
Замирали от страха все дети и обе воспитательницы, сопровождавшие их.
Вот машина вдруг опасно накренилась на один бок, и юные пассажиры, чуть не скатились, как с горки, в ледяную воду, – бывало и такое. Воспитательница, Нина Ивановна, сидящая с края, вдруг истошно вскрикнула – машина так накренилась, что, если бы она протянула руку, то зачерпнула бы ледяной воды. Но тут шофёр выровнял машину, и поехал дальше. Ехали медленно и долго, объезжая полыньи и ещё не растаявшие торосы. Всем казалось, что этой страшной поездке по размытой дороге с глубокими полыньями, при сильном ледяном ветре и под призрачным светом бледной луны – не будет конца. Все окоченели, но не жаловались, терпели. Эта была дорога смерти, которая подстерегала их каждую минуту, она останется в их памяти на всю жизнь.
Когда желанный берег начал уже просматриваться тёмной полосой, вражеская артиллерия начала стрелять по озеру, не прицельно, а наобум. Дети видели, как взлетали фонтаны воды со льдом – то слева, то справа. Но сильнее бояться, чем они уже боялись, просто не было сил. Ребятишки становились безучастными к непрерывной опасности этой дороги.
К концу пути многие из них, уставшие от монотонного и натужного звука работающего мотора, и раскачивания машины, задремали, опустив голову на грудь, – ведь это была ночь.
Наконец, машина выехала на твёрдую дорогу, и быстро помчалась к станции, где стоял эшелон из теплушек, готовый к отправке. Сонных и озябших ребятишек, у которых от долгого сидения ноги казались ватными, построили и пересчитали. Они сбились в кучу, стараясь хоть как-то сохранить остатки тепла, зевая, дрожа и поёживаясь, закрыв глаза, стояли, покачиваясь, терпеливо ожидая своей очереди на посадку. А время, казалось, остановилось, хотя ночное небо начало бледнеть.
Первыми погрузили самых маленьких детишек – до четырёх лет, их набралось 3 вагона, потом – детей до 15 лет. Последними, заполнили вагоны-теплушки взрослые, которым выдали разрешение на эвакуацию. Все надеялись, что в вагоне будет тепло, но это был необычный вагон.
Теплушка военного времени – это пустой вагон – без освещения, полок, столиков, и, главное, без туалета. С одной широкой дверью, которая на остановках открывалась настежь, сдвигаясь в сторону. Но в центре вагона стояла маленькая железная печка-буржуйка, которая топилась дровами и углём, если они были. Тепло от такой печки было только в непосредственной близости от неё, остальное пространство теплушки – холодина и сквозняк.
Не на Урал и не в холодный март можно было бы ехать детям в таких теплушках, но выбора не было. Многие дети приехали в Свердловск совсем больными, от холода, голода и усталости, с разными простудными заболеваниями. Некоторые, очень ослабленные дети не пережили этого скорбного пути, но, выбирая между жизнью и смертью целого поколения, приходилось идти на вынужденные жертвы.
Когда разместились на полу, детям выдали по маленькому кусочку хлеба и стакан жидкого чая. Элик, получив свой хлеб, начал помаленьку отщипывать кусочки, и тщательно их пережёвывать, запивая чаем. Так учила его мама, когда была жива. Борька, глядя на него, тоже, сдерживая себя, растягивал удовольствие, пытаясь обмануть свой желудок, который недовольно урчал.
