Новый день в жизни каждого человека – разный. У кого-то он полон надежд и идей, у кого-то он – блистательное продолжение вчерашних успехов, для кого-то новый день – приговор, для кого-то наоборот – освобождение, а для кого-то он полон разочарований. Но всех нас объединяет одно: новый день с его первыми лучами солнца и глотком свежего воздуха – это приближение к кончине нашего существования. Каждый новый день забирает у нас силы и энергию, награждая морщинами и сединой, которые рисуют узоры на наших лицах. Я отчетливо понимал, что хочу многого и даже слишком. Ведь, чем больше хочешь получить невозможного, тем больше понимаешь, как мало у тебя осталось времени, чтобы это стало возможным.
Остановившись на очередном светофоре, я открыл окно, в машине было очень душно. Настроение почему-то было не из лучших. Таким же было и небо, со своими серыми, недовольными жизнью облаками, хотя погода вовсе не предвещала циклонов. Стояла жара, а на телах москвичей было минимум одежды. Тот вечер был в полном моем распоряжении: никакой работы, никакого телефона и никаких друзей. Я планировал провести его с «Отцом Сергием», а ночь наедине с собой. Хотелось забыться, уйти в себя и наконец-то выспаться. Сон… Я забыл, что такое нормальный восьмичасовой сон, забыл, что значит не страдать от бессонницы, потому что обычно, приходя домой за полночь, просто валюсь с ног и падаю в кровать, минуя холодильник с ночным жором.
Последний проект, в котором я участвовал, вывернул меня наизнанку. Я полностью адаптировался под него в сжатые сроки, тридцать смен подряд и ни одного выходного. Что тут говорить, моя жизнь круто изменилась после него, да и в принципе за последние годы. У меня никогда не было так много друзей и столько желающих познакомиться со мной. Социальные сети разряжали мой телефон до нуля своими сообщениями и запросами на подписку до тех пор, пока я не отключил все уведомления. Меня начали узнавать на улице. Так это немудрено, еще бы, ведь я актер.
Стоявшая напротив женщина в белой Хонде, кажется, узнала меня. Улыбнувшись и помахав, она достала телефон и принялась копаться в нем. На вид ей было около сорока лет, ее фиолетовый костюм говорил о том, что она работала либо управляющей, либо занимала нехилую государственную должность в какой-нибудь московской конторе. А в прочем, какая разница, она не произвела на меня никакого впечатления. Она не была похожа на тех цыпочек за тридцать, которые могли очаровать молодого парня своим обаянием и статусом, поэтому мне было все равно, я лишь улыбнулся и вдавил тапку в пол, мотор заревел, и я скрылся за поворотом.
Единственным спасением от гудящего мегаполиса, засасывающего в себя волной разврата, алкоголя и других прелестей жизни, были поездки на дачу. Я очень любил и люблю приезжать на дачу, ведь все свое детство я провел там, гоняя мяч во дворе и лазая по садовым деревьям. Мои родители – самые обычные люди с обычными профессиями, а наша фамилия очень смешная и примитивная – Уткины. Я никогда не любил такие простые фамилии, отчасти из-за кличек и прозвищ, которые присваивали спиногрызы с более скучными фамилиями а-ля Ивановых или Петровых. Я вообще мало, что любил по жизни. От многих вещей, людей и воспоминаний, что тяготили мою жизнь, я избавился уже давно. Я эмоциональнее, чем люди думали обо мне, поэтому я даже сменил фамилию, я не смог жить с тем, что было по духу не мое.
Раньше этот дом был полон тепла и любви. Мне было двенадцать лет, когда бабушки не стало, я до сих пор помню те годы и тот запах яблочного спаса, которым так пахла бабушка. Я всегда приезжал весной, когда начинали цвести сады и благоухание саженцев манило к себе медоносных пчел. Мое сердце наполняется кровью от таких воспоминаний. Мне кажется, что этот синий дом, стоящий вдоль железной дороги, и этот заросший сад истосковались по ее мягким маленьким ручкам. Она всегда верила в меня и во всем поддерживала. У нас с ней не было никаких проблем и разногласий.
Непонимания были с родителями, они начались позже, в одиннадцатом классе при выборе профессии. Отец всегда хотел, чтобы его сын учился на строителя, мама его полностью поддерживала, хотя грезила видеть в форме курсанта.
– Нет, – сказал я родителям, – не хочу!
– А что ты хочешь? – с вытаращенными глазами спросила мать.
– Хочу поступить в театральный институт! – протараторил я.
– Чего? – единственное, что промолвила она.
В ее вопросе слышались насмешка и ехидная нотка непонятного возмущения. На самом деле это «чего» огорчило меня чуть ли не до слез. Мне вспомнилась бабушка, я вообще часто вспоминал ее, когда начинались разногласия с родителями, и пытался понять, а как бы она отреагировала. Она наверняка обрадовалась бы и дала свое благословение.
Я быстро взял себя в руки и вопреки родителям побежал на прослушивания. Наивный мальчишка… я оббегал все пять столичных театральных ВУЗов и с треском провалился во всех. Весь май и июнь прошли в институтах, и все без толку. Нескончаемые мотания по городу, ожидания и унижения на прослушиваниях, все это я испытал на пути к своей профессии, на пути к своему успеху. Это реальная мясорубка, в ход летели руки, ноги и даже головы. Я знал много баек с прослушек о том, как пытались сброситься с окна, умоляли на коленях дать еще один шанс, изменяли внешность и так далее. Только сейчас я понимаю, что это были неадекватные и дикие поступки отчаявшихся людей, и эти истории можно вспоминать лишь с пивом в руках. Ну а дальше за мной последовала череда неудач: разумеется, в первый раз при поступлении я пролетел, с другими институтами тоже, надеялся на театральный – не вышло. Про «запас» даже не думал, так весь год и болтался, родители были страшно злы на меня. Зато подрабатывал, ходил на курсы актерского мастерства и двадцать седьмого марта следующего года, как сейчас помню, попал во ВГИК на третий тур. Радости были полные штаны!
