Разорённое воронье гнездо
Было дело, свила ворона по молодости себе гнездо, зацепилась жёлтыми чешуйчатыми когтями за сучки и ветки, из которых его соорудила, и расселась в нём основательно, и как ей показалось тогда, навсегда, громко прокаркав об этом на весь лес, оповестив всех соседей – птиц и млекопитающих, всех тех, кто населял рощи и ближайшие лесополосы.
Была она, эта ворона тогда очень юна, с красивым лоснящимся оперением чёрного цвета… Круглые глаза-пуговки на выкате блестели молодостью и задором, это потом уже моложавостью, а сейчас, полная надежд и чаяний ворона мечтала о семье, о жене и детях, в окружении которых она собиралась провести всю свою жизнь. Ведь не зря же она построила себе это замечательное гнездо, о чём и не замедлила прокаркать каждому встречному-поперечному – ёжику и белочке, птичке – синичке и мудрому филину, пробегающему мимо волку и лисе, что случайно оказались в непосредственной близости от неё.
В общем, всё оно так и случилось, обзавелась ворона женой, такой же чёрненькой востроглазой птицей-самочкой и двумя желторотыми птенцами, мальчиком и девочкой, которые грозили вырасти в точное подобие самой всё без устали каркающей вороны, и жизнь потекла своим чередом.
Ворона целыми днями сидела на ветке у своего выстроенного жилища, и всё каркала и каркала, вещая на разные темы, но в основном о том, кому в их лиственном царстве жить хорошо, а кому всё же плохо. О том, что самый богатый, а значит, и самый счастливый на весь их лесной массив, конечно же, лев, но это и понятно, он же царь зверей, и был им всегда, и во все времена. Его избрали на этот пост мелкие зверушки, которых было в достаточном количестве в этой епархии, гораздо больше, чем тех, кто называл себя придворным кабинетом его королевского величества. И были звери, в общем-то, довольны своим выбором. Лев тщательно следил за порядком в своём царстве, чтобы всё было, как положено, выживал сильнейший, но при этом сохранялся так необходимый природный баланс, и рождались новые львята и волчата, и галчата с воронятами, чтобы не иссякали запасы пищи для первых, но и вторые, чтобы плодились, короче, чтобы жизнь в этом лесу била ключом, а его жители были всем довольны…
И так оно и было. Так оно всё и происходило. Все и всем были довольны, кто меньше, кто больше, но от голода никто не умирал и от болезней тоже. Кто-то и сам размножался, и своё богатство приумножал, строя новые гнёзда и роя новые норы в расчёте на лучшее будущее, учитывая, что и сам лес, где проживали все эти звери и птицы, тоже разрастался, корнями всё больше уходя в ту землю, на которой росли мелкие и крупные кустарники, могучие дубы, становившиеся вековыми для этой плодородной почвы, берёзовые и осиновые рощицы с более мелким кустарником и вереском…
Одна только ворона, что по молодости свила себе гнездо среди всего этого царства зверей и птиц, всё была недовольна, и всё каркала и каркала про то, кому же на самом деле жить хорошо, будучи сытой и хорошо упакованной. Ей везло больше других, она чаще других обитателей этого леса имела возможность взгромоздиться на мохнатую сине-зелёную ветку огромной сосны, увешанную гроздьями коричневатых шишек, пищей для клестов и других мелких и средних птиц, держа во рту огромный кусок голландского сыра, а не того, что можно было раздобыть в местной епархии. Этот кусочек всегда выглядел очень аппетитным, весь такой дырчатый, словно соты с пчелиным мёдом и такого же янтарно-жёлтого цвета, и с него, казалось, стекали даже капельки белёсого жира, что застывали и зависали на вороньем клюве. Но никогда, ни разу, эта ушлая каркающая птица, что вороватым, бегающим взглядом осматривала окрестности сверху, не выпустила изо рта вожделенную, с такой лёгкостью доставшуюся ей пищу насущную. Сколько лиса не просила, сколько не умоляла, прокаркать ей на ухо про то, как жить, кому хорошо, а кому всё ж таки плохо, ворона знала своё место, сидела на ветке и всё тут, крепко стиснув клюв, в котором зажала свою добычу иностранного происхождения. Просто она давно уже проложила себе вовсе не терновый путь, а прямую дорогу, вымощенную добрыми пожеланиями и непосредственно в рай, а не в ад, как оно бывает по обычаю, далеко за пределы их родного царства, куда она украдкой и летала за тем сыром, что назывался «голландским», и которым не желала она делиться не только с лисой. Но зато каркать ей никто не запрещал, чем она и пользовалась, всё, подстрекая обитателей этого разросшегося, плодоносящего леса, к свержению царя зверей льва.