Мягкое, Светлое и Козловка
Роман Волконский увидел впереди стадо коров, переходивших дорогу. Он взглянул в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что за ним не едет какой-нибудь разиня, способный въехать в задний бампер, и, убедившись в безопасности маневра, плавно начал тормозить. Одна из коров, выйдя на асфальт, остановилась и с интересом стала разглядывать машину. Корова было грязно-белого окраса, видимо, весьма уже немолодая, потому что шкура на ее боках выглядела поношенной. «Мамка молодняк собой прикрывает, – подумал Роман и улыбнулся. – Не переживай, буренка, не обижу. Какие у тебя выразительные глаза, однако».
Водитель знал, что теперь нужно проявить терпение и не пытаться нервничать и давить на клаксон. Животные уйдут не раньше, чем сами это решат.
Волконский вспомнил рассказ писателя Александра Аверьянова, с которым был дружен, пока тот был жив. Дядя Саша описал, как один незадачливый человек купил машину и погнал ее через всю страну в свой городок. На заправке не закрыл окно. Пошел в кассу платить за топливо, а когда вернулся, увидел, что в открытое автомобильное окошко просунула голову корова. Туловище снаружи, голова – в салоне. Человек, не подумав, пнул животное ногой. Корова от испуга задрала голову, не успев вытащить ее из окна. Рога оставили в крыше новенькой машины два рваных отверстия.
Роман вспомнил, как дядя Саша улыбался и поправлял свои очки быстрым движением руки. Хороший был человек – дядя Саша. Он многому научил Волконского. В плане профессии и отношения к жизни.
Водитель откупорил бутылку с минералкой и сделал пару глотков. Перегородившая дорогу корова, как только все остальное стадо перебралось через проезжую часть, двинула за остальными.
Волконский врубил первую передачу и тронулся дальше. Он выезжал из степей с легким сердцем. Наконец-то перемены в жизни. По сути он только что пережил обстоятельства, мощь которых редкого человека могла бы оставить стоящим на ногах. Все указывало на то, что надо сложить лапки и смываться в какую-нибудь мутную воронку, называемую пьянством и хандрой: бродить по околотку в мокрых брюках, жалуясь прохожим, как несправедливо с ним обошлась судьба. Но Волконский почему-то верил, что сможет выкарабкаться, не все потеряно и скоро случится в его жизни светлая полоса.
Роман пощелкал кнопками автомагнитолы и выбрал трек «Так горит степь». Прослушал композицию и выключил таратайку, которая быстро надоедала, особенно в дальней дороге.
К большому сожалению, ему было уже далеко не двадцать, но хотелось еще что-то успеть, чего-то достичь. Не так, чтобы назло или в доказательство, скорее – просто по привычке бороться. Пусть уже нет той энергии и иллюзий, которые приводят молодых мушкетеров в Париж. Но надо было искать новые пути, чтобы не засосало. Надо было не огорчать матушку и уже взрослых своих детей. Волконский крепче сжимал руль, размышляя о былом. Иногда стискивал зубы до боли, взвешивая, за что ему выпала такая доля. Но все-таки смотрел на трассу впереди, стараясь не впадать в деструктивное чувство, будто он бедный и несчастный, а весь мир ополчился против него.
Он был блондином с аккуратной стрижкой. Подтянутый, всю жизнь почитавший спорт, он лишь слегка поистрепался за свои сорок пять с хвостиком, но выглядел лет на десять младше. Его большие голубые глаза еще не потеряли умения зажигаться, когда вокруг происходило нечто интересное и любознательное.
Романа ждали кардинально другие времена. Он еще не знал уборщицу Ольгу, дородную женщину лет шестидесяти, которую, как бы невзначай путая фамилию, будет называть Шкурковой. А та, каждый раз поджав губы, будет его исправлять: «Я – Шкурко». Не был пока знаком Волконский с дворничихой Ленкой, пьяницей Эдиком, самодеятельным поэтом Жанной Авдеевной. Всех этих и многих других прекрасных людей только предстояло узнать Волконскому.
А самое главное – тогда Роман еще не успел накинуть на свою шею ярмо, которое придавит его к самой земле и заставит вдыхать пыль, ползая по глине на брюхе. То, что произойдет с ним далее, во всем многообразии перипетий, станет заслуженным наказанием за блажь, гипертрофированное самомнение и самовлюбленность. Но об этом чуть позже – по мере хронологии событий. А пока…
Дорога была прекрасной, двигатель мерно гудел, купаясь в недавно залитом новом машинном масле. Приборная доска отражала лучи утреннего солнца. На пассажирском месте лежал пакет фисташек и любимые «Ессентуки» из четвертой скважины – вода, которую было принято пить уже в третьем поколении Волконских.
