Горсточкой яда, лихою верёвкой
Заставят молчать неудобную птаху
Быстро и смело, чуточек с издёвкой
Сверните ей шею, ударьте с размаху!
Сломайте хребет, изуродуйте смело!
Пускай замолчит, насовсем и надолго
Останется только молчащее тело
Заройте и спрячьте – ведь это недолго
Всё это просто, легко, безопасно,
Необходимо, удобно, понятно,
Выгодно даже и этим прекрасно,
Довольно изящно и благоприятно
Сквозь дерево, землю и толщу гранита
Не докричаться болтливой той птахе
Бесследно исчезла, бесславно убита
Нет больше песен в том сереньком прахе
А если воскреснет, то пусть уж боится
Найдётся по шее ей снова верёвка
Завяжется узел, пенька заструится
Опять будет жалкой и грязной концовка
"Пускай замолчит"
Лида поняла, что не стоило рисовать, сидя на кухне. Даже в такую рань. Она пришла сюда ещё пару часов назад, чтобы в тишине порисовать, а заодно и понаблюдать за рассветом и просыпающейся улицей. Разумеется, приятно творить, когда под боком горячий чайник, способный в любой момент снабдить чем-нибудь согревающим. Уже выпито по кружке любимого эрл-грея и какао. В блокноте вырисовывался кудрявый молодой человек. А потом счастливые мгновения создания портрета омрачились приходом мамы. Она, видимо, не выспавшись, недовольно поморщилась, видя блокнот с эскизом и разложенные на столе краски.
– Нет бы работу поискать, она опять своих уродцев чиркает… Хобби – это хорошо, но делом тоже надо заниматься. Небось, и в университете долгов полно…
В обычный выходной мать вставала ближе к обеду, но, кажется, именно сегодня был так необходим ранний злобный подъём. Высказав своё негодование, она с картинным вздохом удалилась в ванную. Лида снова поставила чайник, стараясь не думать о её словах.
Через несколько минут мама вернулась. Умытая и даже довольная.
– Ну, что? Может, кофейку? – Весело предложила она, подсаживаясь к столу, будто вовсе и не сорвала только что на Лиде своё дурное невыспавшееся настроение. – А пирожные почему не берёшь? Давай позавтракаем, потом дорисуешь!
Лида кивнула, закрывая блокнот. Спорить с мамой выходило себе дороже. Метаморфозы её настроения было трудно объяснить. Да и не хотелось. И вообще, будет очень неплохо, если этот воскресный день пройдёт мирно. Она не будет провоцировать маму, и та не станет взрываться и бесноваться. Сложно, но Лида имела достаточный опыт "приспособленца".
– Кого рисуешь? – Спросила родительница, кивая на блокнот.
– Да так… персонаж один.
– Нет бы кого-то хорошего нарисовать!
Лида улыбнулась, пожимая плечами. Доказывать маме она ничего не хотела. Хотя было что доказать! Что он более чем хороший. Что он замечательный и вообще лучше него Лида не знает никого. Но нет, откровенничать с мамой – идея не самая блестящая. Почти все такие моменты, когда она хотела поделиться чем-то, выходили боком. Вдруг оказывалось, что и персонажи недостойные, и Лида сама каких-то неправильных взглядов придерживается и вообще, лучше б делом занялась… Проходили уже.
После выпитого кофе и мирного разговора о неожиданно тёплой погоде, Лида вновь вернулась к рисованию. А мама, как всегда в стремлении проводить с дочерью как можно больше времени, притащила на кухню рабочий ноутбук и маленькую кипу документов. Она не терпела тишины и тут же включила какое-то видео с новостной сводкой. "В очередной раз первые! Совместная разработка российскими и китайскими магами нового типа биоматериала позволит значительно снизить нагрузку на фермы уже к две тысячи двадцать пятому… Благодаря новейшей технологии будут синтезированы… Ещё ни в одной стране мира, что в очередной раз доказывает… " Лида постепенно погрузилась в рисование, привычно игнорируя посторонние звуки. Уходить к себе было нельзя – это разозлило бы маму и заставило придумывать новые способы извлечь Лиду из её раковины. Так что придётся соседствовать.
С карандашом и над блокнотом она была почти не здесь. Где-то в своих мыслях, рядом с кем-то приятным, кто теперь смотрел на неё с листа блокнота. Там они тоже пили вкусный чай. Болтали о чём-то. А она не ощущала страха или постоянной готовности отражать нападение. И он, конечно, её не осуждал…
Лида отводила глаза от фотографии, будто запечатлённый мог отругать её за праздные идеи. Она всеми силами избегала его взгляда, скользя глазами по линии роста волос, опуская их вниз, на губы и подбородок, проезжаясь по плечам, запрятанным под тёмный пиджак, а после снова, опасно близко, ступала по толстой оправе очков, всё так же избегая взгляда.
Дыхание замирало, а после вырывалось громче и более рвано, чем должно.
– Чего так громко дышишь? – Недовольно поинтересовалась мама, которой подобные посторонние звуки мешали сосредоточиться на выставлении счетов.
Лида восстановила дыхание. Сегодня она была твёрдо намерена не вступать с мамой в споры, которые часто начинались вот с таких глупостей, вроде чьего-то шумного дыхания, а кончались скандалами, швыряниями вещей, а затем медитативной уборкой. Не лучше ли пробовать мирно рисовать, не огрызаясь на провокации?
Вернулась к портрету. Пока выходило неплохо. Хоть и немного нервно, будто она писала с натуры.
Лида любила его рисовать. Просто иногда, на некоторых фотографиях, он так невыносимо-цепко смотрел, что делалось неловко и стыдно. На таких снимках люди смотрят прямо на тебя, в какой бы угол ты ни отошёл. Но дело, конечно, не только в этом. Её голова, дурная голова великовозрастной фантазёрки, понятное дело, воображала много лишнего. Было стыдно, что его рисует именно она. Хотелось тут же попросить прощения и оправдаться. «Простите, Виктор Александрович, вы мне так нравитесь, что я вас рисую, потому что по-другому просто не могу выразить…» Или «Извините, я совсем ничего не понимаю в химии, но мне так нравится, как вы говорите…» «Я, правда, ничего плохого не имею в виду, просто…» И ещё с десяток виноватых воображаемых пожиманий плечами и вздохов на неоконченных мыслях.
