И пускай фонари
светят ярче далёких звёзд.
Фонари все погаснут.
А звёзды будут светить.
(Виктор Цой, «Сосны на морском берегу»).
Он был бескрайним – Белый океан. С нашей высокой скалы на него открывался такой вид, что захватывало дух.
Сегодня он оказался неспокоен. Тяжёлые клубы белого тумана, которые и были телом океана, хищно двигались, перетекали друг в друга, будто гребни невесомых волн. И где-то под этим бурлением сверкали молнии. Мне объяснили, что так всегда бывает во время шторма. Электрические разряды то с треском лупили под нами, совсем у берега, то где-то далеко-далеко – мигая тонкими кривыми искрами.
– Что это? – спросил я.
– Это бьются между собой обитатели Белого, которых никто никогда из живых не видел, – ответил отец. – Живут они очень глубоко. И встреча с ними означает только одно – смерть.
Я не знал, правду он говорит или просто пугает меня. Папа обожал страшные сказки. А мне вдруг очень захотел стать учёным, который построит бессмертную чудо-лодку и опустится в ней на самое дно, к этим завораживающим чудовищам…
…И тут меня разбудили звуки метлы, царапающей асфальт. Где-то совсем близко. Я изо всех сил зажмурился, пытаясь удержать обрывки сна. Но он разлетался в стороны, как стая перепуганных птиц, – сколько ни маши лапами, ни одну не поймаешь… Сегодня мне снова снилась Агвара – берег нашего Белого океана. Меня туда однажды в детстве возили родители, когда были ещё живы. Этот сон про пейзажи далёкой планеты возвращался ко мне по несколько раз в месяц. Очень хотелось домой.
Однако пришлось возвращаться в мерзкую реальность, в которой я пребывал уже пятый год – если считать в земном исчислении. Холодные чердаки и мокрые подворотни сплелись в нескончаемый круговорот. Вот и сегодня я обнаружил себя в очередной ночлежке – в полутёмном подвале, на досках у тёплой трубы. Здесь было грязно, пахло мочой и безнадёгой. Но сегодня почему-то совсем не хотелось выбираться даже из этой «постели». Впрочем, если там, на улице, мой знакомый дворник Гриша схватился за метлу, то и мне пора на работу.
Я широко зевнул и потянулся, выгнув спину колесом, как это практикуют аборигены, и спрыгнул со своего лежбища на пол. Сделав для разбега несколько шагов, так же легко взметнулся к бойнице подвального окошка, через которое к нам проникал свет. За эти годы я здорово наловчился имитировать пластику местных – не отличишь.
Осторожно выглянул наружу. Мерзкая погода! В этом году осень началась в Подмосковье слишком рано. На улице пахло сырыми листьями. Судя по лужам, ночью прошёл дождь, но асфальт уже успел подсохнуть. Вот Гриша и гнал сейчас по нему метлой жёлтые листья берёз и покрасневшие осиновые. Дворнику было лет пятьдесят – невысокий, сутулый, с лохматой седой бородой, в оранжевом жилете. Сегодня он пребывал в прекрасном настроении. Я издалека услышал запах напитка, от которого Гриша всегда делается весёлым. Человек энергично работал метлой и басом бурчал себе под нос, надувая щёки, как будто на тубе играет:
«Распашу-у ль я,
Распашу-у ль я,
Распашу-у ль я,
Распашу-у ль я
Па-шень-ку!
Па-шень-ку!»
Смысла песни я не понимал. При чём здесь улья, которые домики для пчёл? Кто такой Пашенька? Хотя мелодию узнал. Кажется, я слышал её в одном из тех древних человеческих фильмов, которые нам показывали в учебке, готовя к заброске на Землю. Как говаривал куратор, глядя на наши измождённые бесконечными киносеансами физиономии: «Вы должны разбираться в контекстах этих существ»…
В углу подвала ожила куча тряпья. Я обернулся. Из темноты в полоску света выступил абориген, имени которого я никогда не знал, но про себя звал Тощим.
– Слышь, холодно там? – спросил он.
Я снова высунул мордочку в окошко и неопределённо ответил:
– Мяу!
Плевать я хотел на этого Тощего. Мне нужно было выбираться из подвала и чесать по служебным делам. Я давно научился работать на автомате, со скоростью компьютера просчитывая, как себя должен вести здесь и сейчас местный. Вот, например, дворник Гриша был человеком. То есть, объектом потенциальной опасности. Но при этом аборигенов он никогда не трогал и, можно сказать, даже жалеючи к ним относился. Поэтому я мягко ступил на асфальт и пошёл через дорожку к деревьям. Шагал не спеша. В этой шкуре, ведь, всегда требуется демонстрировать независимость и природную грацию.
Мне казалось, что я верно рассчитал траекторию движения Гриши и его метлы – был уверен, что успею пройти перед ними. Но то ли дворник ускорился, то ли я ошибся… Лишь в последний момент я услыхал за собой слишком громкий «вжух» и получил упругий удар под зад.
Меня отбросило на пару метров. Чудом я успел скоординироваться в полёте и опуститься на все четыре лапки, как нас учили. Не хватало ещё выдать себя, распластавшись по асфальту неуклюжей лягушкой. Я зашипел и яростно оглядел пьяного Гришу. Это было не больно. Это было унизительно. Что человечишка себе позволяет! Метлой? Меня?! Посланника высшей расы?!!
Бородатый же расплылся в довольной улыбке:
– Не обижайся, земеля. Просто в следующий раз не зевай.
Каким-то чудом взяв себя в лапы, я медленно досчитал до шести. Если бы только этот Гриша знал, что он сейчас был на волосок от смерти. Я ведь мог и выстрелить! Никто из людей ничего и не понял бы: просто мужик внезапно упал, потому что у него разом отказали все внутренние органы. И никаких внешних повреждений.
