Посвящается великому врачу Анатолию Зильберу, в кабинете которого есть
полка с игрушками
Марсианин лежал на больничной койке и позорно пускал слезу. Слеза стекала по щеке в самое ухо. В ухе уже хлюпало. Было немного щекотно, но совсем не смешно.
Честно говоря, Марсианином Марка Мышкина называли только друзья со двора. Потому что, едва научившись говорить, он представлялся так: «Я – Марсик!» И когда они всей гурьбой посмотрели сериал «Мыши-рокеры с Марса», то и стали называть его Марсианин, никак иначе.
Потом Марк Мышкин пошел в школу, а прозвище осталось. Хотя их у него много.
Папа зовет его Цицероном за умение заводить беседы с каждым встречным. Ведь Марк Туллий Цицерон – древнеримский философ и оратор. Папа утверждает, что Марсик на «оратора» от слова «орать» смахивает больше, чем на философа.
Чтобы Марсик поменьше «ораторствовал», папа записал его в секцию кун-фу, ведь есть такой мастер боевых искусств Марк Дакаскос. Папа мечтает, чтобы Марсик вырос физически развитым и интеллектуально одаренным.
Мама в минуты нежности называет сына Масюня. А бабушка – Масяня, о чем Марк никому не рассказывает. Бабушке простительно, потому что, во-первых, она бабушка, а во-вторых, она не смотрела мультик про девочку Масяню. Иначе бы никогда не стала бы называть любимого внука этим именем. Вот Марк смотрел много раз. И никакой он не Масяня. Он очень даже взрослый, самостоятельный и уверенный в себе второклассник.
И вот сейчас этот взрослый, самостоятельный и уверенный в себе второклассник украдкой пускал слезу, сильно-пресильно сжимая губы.
Если бы не этот дедуся с палочкой на узком тротуаре… Чего вдруг он начал топтаться на одном месте и своими авоськами размахивать?! Как будто про безобразия и перекопанную дорогу так уж важно поведать всему свету!
Марсианин, чтобы не влететь на велике в дедусю, вильнул в самую стройку. И привет – подозрение на «потрясение» мозга, а хуже того – этот штырь из земли, и нога теперь похожа на спеленутого младенца, который еще и все время ноет.
Сколько придется лежать в больнице, Марк не знал. Это был его первый день, точнее – вечер. Прощай, учеба в школе. Прощай, театральная студия, где как раз собирались ставить сказки Андерсена. Прощай, секция кун-фу, которую он уже успел полюбить… Вот тебе и разностороннее воспитание. Что скажет папа? Что сын не оправдал надежд? Слезы сами катились.
Рядом с ухом зашевелился родной плюшевый комок. Это был медвежонок Винни-Пух, которого мама когда-то привезла Марку из командировки. Винни был цвета карамели, а размером с котенка. Он охотно путешествовал в кармане куртки, но больше всего любил высовываться из-под подушки. Он считал, что это его законное место в семье Мышкиных.
– А ну-ка, хватит реветь. Хватит, говорю! Что нам сказала мама? Ты помнишь, что она сказала? Мама сказала – не плачь, а то будешь долго поправляться. Ты же хочешь домой, Марсик? Так что цыц. Ну-ка цыц! У кого в носу болото?
Марк Мышкин и сам знал, что плакать вредно. И нос краснеет, и мама не одобрила бы. Но как тут удержаться, если у всех завтра репетиция, а он загремел в больницу ни за что ни про что?
Медвежонок по-хозяйски завозил плюшевыми лапами по щекам Марсика.
– Носовые платки я сунул тебе под подушку, – доверительно шепнул он.
С медвежонком вдвоем было не так обидно лежать в больнице. Марсик честно отнекивался. Но мама заявила, что ей так будет спокойнее, если за сыном станет приглядывать кто-то знакомый, и сунула Винни ему в карман. Да и сам Пух упрашивал не бросать его в одиночестве.
Марк уже давно чувствовал себя достаточно взрослым для того, чтобы говорить мягким игрушкам твердое «нет». Но перечить маме сил не было, поэтому он захватил Винни, строго-настрого его предупредив:
– Только не вздумай соваться куда не просят.
Сейчас маленькое плюшевое сердце Винни-Пуха разрывалось от жалости. Его лучший друг лежал совершенно беспомощный в чужой постели, в чужом месте, среди чужих людей. И Винни не находил способа ему помочь.
– Что же делать?! – ломал он голову, поглаживая Марка по макушке, отчего тот начал наконец дремать, устав от боли, переживаний и лекарств.
* * * * * * * * * * * * *
– А ничего не делать, продолжай в том же духе! – внезапно прозвучало в полной тишине.
Винни чуть не подпрыгнул от неожиданности. Он высунул мордочку из-под одеяла и на всякий случай протер глаза. В тусклом свете, который давал фонарь за окном, было видно, что от дверей крадутся маленькие темные фигурки с явным намерением забраться к Марсику на кровать.
– Поживей на консилиум, коллеги, – прозвучал такой скрипучий голос, как будто где-то завертелись железные шестеренки.
По одеялу ковыляла маленькая жестяная лягушка. На спине у нее немного облупилась краска, а железные швы кое-где покрывала ржавчина. Своим большим желтым глазом она подмигнула Винни, как старому приятелю.
– Ты еще кто? Ну-ка брысь отсюда! – Винни вылез из-под одеяла и на всякий случай принял боксерскую позу, собираясь защищать друга.
– Это что там за мандарин квакает?
– Я не мандарин, я Винни.
– А чего такой оранжевый?
– На фабрике только такой плюш был. А ты откуда?
