Отсадив по весне огород, заболела бабка Стеша, слегла в постель с высокой температурой и удушающим кашлем. Добрейшая её соседка, Валентина, приходила к ней каждый день, приносила горячее молоко, малиновое варенье и покачивала головой.
– И как угораздило тебя так простыть, баб, Стеш? Всегда такая крепкая, казалось, износа тебе не будет, а тут вдруг?
– Бывает хуже, но реже, – сквозь изнуряющий кашель отвечала, хватаясь за тощую грудь Степанида.
– Ты уж как хочешь, а я напишу твоей дочке в город. Не ровен час, помрёшь. И что тогда? Не простит мне твоя Лариска.
– Что у нас тут случилось? – приехала Лариска с расспросами. – Всю лютую зиму не болела, а как стало тепло, сразу кашлюн напал? Признавайся по-честному, босиком картошку садила?!
– Ну, да.
– Так я и знала! Мам, сколько раз тебе говорить: нельзя этого делать, тебе ж не восемнадцать лет, а восемьдесят! Запомни, что допустимо в восемнадцать, совершенно недопустимо в восемьдесят.
– Ты же знаешь, Лариса, люблю я землю-матушку босыми ногами ощутить и определить, готова ли она семя принять, – оправдывалась мать.
– Определила? – сердилась Лариса. – Мне сейчас на работе нужно быть, а я с тобой нянькаюсь.
– Определить-то я определила, земелька хорошая была, но дело не в этом, что под дождь я попала. Уж почти отсадилась, как пошел дождь, ледяной такой. Пока я забрасывала картошкой последний ряд, да закрывала его, промокла вся до нитки.
– Вот оно что, ещё и под дождём промокла! И что дождь целую неделю лил?
– Нет, часа два, но сильный.
– На следующий день, небось, солнышко засеяло? – допытывалась Лариса.
– Ага.
– Тебе, конечно же, терпежу не хватило хорошей погоды дождаться? Всё нужно в одночасье закончить, чтобы потом вот так валяться?! Что прикажешь мне с тобой делать? Сидеть и дожидаться пока ты выздоровеешь? Не могу, у меня работа! Часто ездить к тебе тоже не могу, так что собирайся, поедим в город, будешь жить у меня.
– А хозяйство? – ахнула Стеша. – Тоже с собой возьмём?
– Что-нибудь придумаем.
Пока мать лечила больное горло и удушающий кашель, дочь в двухдневный срок распродала хозяйство, уложила в сумку материнские вещи и принялась заколачивать окна дома.
– Что же ты делаешь, Лариска? При живой матери окна заколачиваешь? – вышла на крыльцо Степанида. – Где же Зорюшка моя? Где курочки? – заплакала она.
– Всё, мать, козу и курочек я пристроила в надёжные руки. Иди, переодевайся и – в машину, будешь жить у меня и – точка. В деревне мне прохлаждаться некогда, – дочь быстро ходила по двору, делая последние приготовления к отъезду.
– Похоже, осиротели мы с тобой, Фёдор, – Степанида подняла с земли большого рыжего кота. – Нет теперь у нас ни дома, ни нашей кормилицы, ни курочек. Будем доживать свой век в городской коробке на седьмом этаже.
– Да-да-да-да, – захрипел кот, покачивая головой.
– Что-о-о?! Ты собираешься взять с собой кота?! В мою ухоженную квартиру, при моей аллергии?! Ни за что! – взбесилась Лариса.
– Тогда и я не поеду, – остановилась Степанида у самой машины. – Фёдор служил мне верой и правдой много лет. А теперь его бросать?
– Не бросать, мама, а оставить на попечение соседям.
Спор закончился тем, что Степанида погрузила кота в сумку со своими вещами, дав дочери слово, что не будет позволять коту бродить по квартире. Поселились они в уютной двухкомнатной квартире на седьмом этаже. Дочь отвела им маленькую комнатку, и зажили старушка с котом тихой затворнической жизнью: ни тебе к соседям сходить, ни во двор на прогулку, всюду-то цепочки, то замки, то тайные к ним коды. Когда дочь уходила на работу, Стеша позволяла Фёдору выйти из своей комнаты, прогуляться по пушистым коврам, поваляться на диване. А то вместе выходили на балкон и подолгу оглядывали окрестность. Фёдор вырывался из рук хозяйки, норовясь, спрыгнуть с балкона.
– Если бы ты знал, Федя, как я понимаю тебя. Воли тебе хочется: побегать по лугу, выкопать в земельке ямочку для нужды, забраться на дерево, а то оприходовать загулявшую кошку, как бывало в деревне, – поглаживая рыжую шубку кота, говорила Стеша. – В городе-то оно совсем другая жизнь. Здесь тебе поставили коробку с наполнителем, и радуйся. Кошки и те сплошь и рядом кастрированные, толку с них никакого, так что уж терпи, дорогой мой. Бог даст, вырвемся из этого плена, вернёмся домой, набегаешься – напрыгаешься вволю, с кошками распотешишься, а здесь опасно. Видел, каких кобелей на поводках выгуливают? Порвут они тебя в клочья и имя не спросят.
– Да-да-да, – прохрипел кот, прислушиваясь к голосу хозяйки.
