Из дневника Светы Отроховой
Военный городок N., недалеко от Потсдама, Германия
<23 января 1991 г.>
У меня еще нет груди! У Лариски уже большая, она ее даже стесняется и ходит сгорбившись. Глупая! Если бы у меня была такая, ходила бы, гордо ее выпятив и расправив плечи. А у меня ничего нет. Еще мама масла в огонь подливает, говорит, что не ем ничего, поэтому сиськи не растут. Худая слишком. У мамы грудь в 11 лет расти начала. Сейчас, хоть и небольшая, но красивая. А мне через полгода 14, и даже намека нет.
<24 января 1991 г.>
В школе мальчишки из параллельного класса сказали: «Доска!», – и громко засмеялись. Сделала вид, что ничего не расслышала. Дураки! Когда пришли автобусы, которые обычно возят из школы в наш городок, я специально пропустила этих мальчишек вперед и села в другой автобус. Пусть они уже не обращали на меня внимания, но на всякий случай.
<25 января 1991 г.>
Вчера приходила в гости Лариса, уговаривала пойти погулять. На улице сыро, слякоть, и мокрый снег падает, куда идти? Долго упрашивала. Говорила, что просто прогуляемся. А что я не видела? Шесть лет уже здесь живем. Обходила все вдоль и поперек.
Железная дорога разделяет наш городок пополам. Основная военная часть и жилые дома находятся на одной стороне, а на другой – авторота, несколько домов, где живут немцы, и магазин, тоже немецкий. В тот магазин не люблю ходить, так как языка не знаю (в школе у нас английский), а объясняться знаками и жестами как-то стыдно. Да и вообще, там особо не разрешается бывать. Мальчишки, конечно, бегают, когда в казаки-разбойники играют.
В общем, не удалось Ларисе уговорить меня выйти на улицу. Она сразу загрустила и очень быстро ушла к себе домой. И что ей в такую пакостную погоду в тепле не сидится?
<29 января 1991 г.>
Это все из-за плавания. Груди нет, а плечи широченные. Мужская какая-то фигура, даже смотреть в зеркало противно. А мама опять: «Если к 14 не начала, то и не вырастет совсем или крохотная будет. Как детей будешь выкармливать?» Мне плакать хочется, а она… Понимаю, не со зла, переживает просто. Но от этого еще тяжелее.
<2 февраля 1991 г.>
Через две недели соревнования. Не хочу идти! Классная придумала забаву – привести туда весь класс, чтобы поддержать меня. Ужас просто!
Как я в купальнике перед всеми выйду? Только опозорюсь. Папа сказал, когда я пожаловалась: «Наличие или отсутствие груди не может опозорить человека. Позорят его только собственные поступки. Ты – дочь советского офицера и должна стойко переносить неприятности и невзгоды». И смотрел на меня строго, как будто ждал, что я встану навытяжку, отдам честь и выкрикну: «Есть, товарищ полковник!»
<5 февраля 1991 г.>
Как же он не понимает? Все будут смеяться надо мной! На это у папы свой ответ: «Не страшно, когда над тобой смеются. Страшно – когда из-за тебя плачут». Ответила, что тут совсем другое, что это унизительно для меня. Папа тут же кивнул: «Да, это испытание. С общечеловеческой точки зрения оно смехотворно и ничтожно, но для тебя, судя по всему, оно очень серьезное. Именно поэтому ты должна его пройти. И пройдешь его, ведь ты – дочь советского офицера». Вот такой диалог у нас получился…
<10 февраля 1991 г.>
Сижу вчера в комнате, делаю уроки. Вдруг слышу странный стук в стену, а потом громкий вой нечеловеческий. Очень испугалась. Сначала мне даже показалось, что это воет собака. Уроки делать не могу, сижу и трясусь от страха. Родители пришли с работы, тоже сразу услышали. Папа пошел разбираться. Его больше часа не было. Мама хотела следом идти, но звуки прекратились, поэтому мы решили папу дождаться.
Когда он вернулся, то выглядел очень усталым. Оказалось, это в квартире майора Остапенко. У них в Союзе единственный сын, которому 21 год, разбился насмерть на машине. А они даже на похороны не могут к нему поехать. Выла, вернее, плакала жена Остапенко. Сам майор молча головой об стену бился – от горя и безысходности. Папа сказал, все лицо в крови. Он их, как мог, успокоил, обработал рану. Плач больше не было слышно. Но стук через некоторое время возобновился. Всю ночь его слушала. Только под утро смогла уснуть под этот жуткий, мерный стук.
