Пробуждение. Заметки анестезиолога
Предисловие
Что-то здесь я приукрасил, что-то – преувеличил, кое-что (невыгодное для меня) – преуменьшил, о чём-то вообще умолчал. Кое-что произошло не совсем так, как было, а кое-что, вполне возможно, и вообще не случилось на самом деле. Во-первых, я – писатель, и могу сочинить всё, что моей душе угодно, а во-вторых, я – человек, могу что-то и забыть. В-третьих, что-то произошло, возможно, вообще в другой, параллельной реальности. Так что, уж извини, дорогой читатель. Моё дело изложить факты, а твоё – выбрать, какие из них правда, а какие – немножко вымысел. Главное, чтобы ты понял, что реальностей много, выбираешь свою реальность только ты и какую ты выберешь, в той тебе и жить. Как-то так…
Первый раз я проснулся после девятимесячного сна, изгоняемый сильной и непреклонной мышцей из уютного и теплого маминого живота навстречу розовому рассвету некоторой надежды 60-х. Я тогда еще ничего не понял, кроме того, что мир вокруг меня сильно изменился и надо как-то привыкать жить в нем. В меня сразу ворвался поток ощущений – зрительных, слуховых, тактильных, вкусовых и еще Бог знает каких – и во всем этом надо было как-то разобраться. И еще не раз мне приходилось переходить в новую реальность. Я перебирался из одного подмира в другой: то, сопровождаемый сухой рукой бабушки, в реальность детского сада, то, ведомый на первых порах тёплой и родной рукой мамы, а потом – долгом ученика – в интересную и скучную, влекущую и отталкивающую, лживую и откровенную параллельную реальность школы. Я думаю, что реальность школы была все-таки параллельной. Если бы она была перпендикулярной – было бы совсем плохо. Потом в один прекрасный день, не без усилия уже своей воли и старания, я пробудился уже студентом и, уже будучи им, осваивал новые реальности ускоренных и перестроечных 80-х.
Из института я вышел анестезиологом-реаниматологом. Я уводил пациентов в глубокий сон и потом пробуждал их к новой жизни. Я был хозяином их снов. Мне это нравилось. Нравилось наблюдать, как пациент уходит глубоко в себя, как сужается его зрачок, делая пульс анестезиолога ровным и спокойным и обеспечивая ему его собственный спокойный сон в ближайшую ночь. Правда, сны в наркозе пациентам очень редко снятся. Но всё-таки это был сон, после которого следует пробуждение. Человек проваливается в забытьё, где не чувствует ничего, что с ним происходит и затем выныривает в этот мир немножко новым, без желчного пузыря или с новеньким блестящим тазобедренным суставом. Жизнь идёт дальше. Пациент не так много пропустил и сумеет быстро её нагнать. Правда, бывало и другое. Пациент не просыпался вообще. Такое иногда случается, к сожалению. Если человеческий дух бывает необычайно силён, то человеческая плоть предательски слаба и беззащитна. Какие-то несколько граммов свинца или пара ударов ножом способны превратить здоровое и крепкое тело, ещё час назад жившее и хотевшее жить, в бессмысленный мешок мяса, лежащий на операционном столе, из которого катастрофически быстро утекает жизнь, несмотря на все старания хирургов и анестезиолога. Тогда в отчаянии зрачок человека начинает расширяться, чтобы впустить как можно больше света в угасающий мозг и пробудить его. Если жизнь навсегда покидает тело, зрачок становится бездонной чёрной дырой, в которой можно увидеть только смерть. Смерть всегда абсолютно чёрная, потому что поглощает любой свет и оттуда нет никакого ответа. В этих редких, слава Богу, случаях мне хотелось верить, что смерть забрала только тело, а несколько Джоулей души улетели далеко, туда, где все время светло и где её уже не достанут ни свинец, ни нож, ни какая-либо другая грязь этого мира.
Вступив в большую жизнь и начав работать, в один прекрасный день я с удивлением для себя понял, что она, оказывается, обладает очень интересным свойством – она становится все сложнее и сложнее. Ты узнаешь всё больше и больше, умеешь что-то делать лучше и лучше, но это не упрощает твою жизнь, а только усложняет. Если пытаешься в ней разобраться, она обрастает всё большими знаниями, деталями, условиями, обстоятельствами и вопросами. В уравнении жизни появляются все новые и новые составляющие и коэффициенты, которые надо прибавлять, вычитать, умножать и делить друг на друга. К этому прибавляется ещё и опыт ошибок, висящий камешком на твоей шее. Вдобавок к этому, в этот период мутных реалий 90-х я пару раз на время проваливался куда-то вбок ещё в другую предметность, с искривлённым временем и пространством – гадкую больничную. Этот переход, отрезвляюще неприятный, произошёл, когда я нащупал вдруг у себя лимфоузел размером с пол-яйца (так было написано в гистологическом анализе биоптата на атипичные клетки, взятого из него). И это было не пробуждение, а наоборот, ступор. На сей раз причиной перемен был исключительно я сам, а, вернее, какой-то странный процесс, медленно, но непреклонно происходивший внутри меня, причем абсолютно без спросу. Такое иногда бывает, что организм начинает что-то делать, что идет в разрез с твоими планами – то зуб разболится ну совсем некстати, то спину потянешь или ещё что-нибудь. И вот, ты, беспомощный, пытаешься отдать команду своим мышцам, ищешь спасительную позу. Когда внешний мир живет не по твоим законам – это понятно и объяснимо. И даже когда твой собственный внутренний мир, твои собственные органы работают по-своему, это расстраивает, но ты знаешь, что с больной спиной или зубом можно справиться известными средствами. Но на этот раз в организме шёл непонятный процесс, который нельзя было уговорить анальгином, грелкой или ипликатором Кузнецова. Ты практически беспомощен перед тем, что сидит в твоём теле. Что является частью тебя, но чуждо тебе. В конце концов, искусные руки хирурга, а также достижения в области фармакологии вернули меня в нормальную жизнь, правда протащив через этап тошноты и рвоты. Но это бывает, на плохой дороге укачивает. Помогали соленые огурцы, квашеная капуста и церукал. Это нормально.
