Воздух был как будто наэлектризован в тот день, когда Вор шел по городу, убежденный, что сегодняшним вечером после многих недель неудач он наконец-то отыщет игрока. Это было нелегкое путешествие. Восемьдесят пять процентов Варшавы сравнялось с землей, либо благодаря месяцам бомбардировок, которые предшествовали освобождению русскими, либо программе уничтожения, проводимой нацистами перед отступлением. Некоторые районы были фактически непроходимы для транспорта. Горы обломков, хранящие мертвецов, готовых показаться на поверхности, как картошка при весенней оттепели, покрывали улицы.
Однако после трех месяцев блужданий здесь Вор прекрасно научился разбираться в этих городских джунглях. Ему действительно доставляло удовольствие лицезреть это пустынное великолепие слегка лиловых от пыли проспектов и скверов, так ненатурально молчаливых. Он чувствовал себя нарушителем, незаконно вторгшимся в чужие владения, и порой ему казалось, что конец света должен выглядеть именно так. Осталось лишь несколько городских объектов, по которым прохожий мог сориентироваться: газовая станция за мостом Понятовского была достаточно узнаваема, как и Зоопарк по ту сторону реки; еще отчетливее было видно башню Центрального вокзала с давно исчезнувшими часами. Эти да еще немногие другие потрепанные остатки былой красоты Варшавы еще оставались в живых, и их отчаянные попытки уцепиться за жизнь причиняли мучительную боль даже Вору.
* * *
Здесь не было его дома. У него вообще не было дома вот уже десять лет. Он был бродячим стервятником и задержался здесь только потому, что на какое-то время Варшава предоставила ему место для неплохой поживы. Скоро, когда он восстановит силы, потраченные во время его последних похождений, он отправится дальше. Но сейчас, когда в воздухе неуловимо кружились первые признаки весны, он оставался в городе, наслаждаясь свободой.
Конечно, здесь было много опасностей, но где и когда их не было для человека его профессии? Годы войны столь тщательно отшлифовали его способности, что это пугало даже его самого. Он был здесь в большей безопасности, чем жители Варшавы, те немногие, спасшиеся от всепоглощающего пламени и слегка очумевшие от своей удачи, и постепенно возвращающиеся в город в поисках потерянного жилья и близких людей. Они блуждали по обломкам или стояли на углах улиц, вслушиваясь в похоронную песнь реки и ожидая, когда придут русские и сгонят их в стадо во имя Карла Маркса. Каждый день возводились новые баррикады. Военные лениво и методично устанавливали законы против беспорядков, разделяя и подразделяя город, как вскоре они поступят и со всей страной. Однако комендантский час не слишком тревожил Вора. В подкладке своего хорошо сшитого пальто Вор хранил удостоверения личности всех видов – что-то было найдено, большинство украдено, – которые выручали его в любой ситуации. Остатки сомнения и недоверия Вор рассеивал при помощи своего остроумия и сигарет, поскольку и то и другое у него было в избытке. Это было все, что требовалось человеку в этом городе в тот год, чтобы ощутить себя властелином мира. И какого мира! Не было ни одного пристрастия или желания, которое нельзя было удовлетворить. Глубочайшие секреты тела и духа были доступны любому, кто действительно желал их. Из них были созданы игры. Только на прошлой неделе Вор слышал рассказ о молодом парне, играющем в древнюю игру с чашками и шарами (вот шарик есть, а вот его нет), только его безумный рассудок заменил их на три ведра и голову ребенка.
Это было еще довольно невинно – младенец был мертв, а мертвые не испытывают страданий. Помимо этого в городе предоставлялись и другие развлечения, доставляющие наслаждения от живых, используемых в качестве подручного материала. Для них, страстно жаждущих и готовых заплатить, открылась торговля человеческой плотью. Оккупационная армия, теперь не отвлекаемая сражениями, вновь открыла для себя секс, и это было выгодно. За полбуханки хлеба можно было получить одну из девушек-беженок – большинство из них были столь молоды, что у них еще не сформировалась грудь, чтобы использовать их вновь и вновь в опускающейся темноте; их жалобы оставались неуслышанными или прерванными ударом штыка, когда они теряли свою привлекательность. В городе, где погибли десятки тысяч на такие небрежные убийства смотрели иначе. В эти несколько недель между двумя режимами все было возможно, ничто не было наказуемо, не было табу на грех.
В округе Золиборж был открыт публичный дом с мальчиками. Здесь, в подпольном салоне, увешанном трофейными картинами, любой мог выбрать себе юных мальчиков-проституток шести-семи лет: очаровательно худеньких от постоянного недоедания и полненьких – на любой вкус. Это заведение было очень популярно среди офицеров, но слишком дорого, как слышал Вор, для низших чинов. Доктрина Ленина о равенстве, очевидно, не распространялась на педерастию.
