Должно быть, я единственный человек на свете, для которого звонок будильника – звук приятный и желанный. Глас реальности. Зов жизни. Однажды он не прозвучал – батарейки «сели». И я проспал почти трое суток, очнувшись лишь от удара по щеке. Я открыл глаза и увидел над собой взволнованное лицо Джеффри, моего крёстного:
– Извини. Я звал тебя и тряс – не помогало. Так что, пришлось…
– Который час? – я сонно огляделся: за окном было сумрачно.
– Уже семь. Семь часов вечера.
– Вечера?! – я сел в кровати.
– Я звонил тебе несколько раз. Но ты не отвечал, – Джеффри обеспокоенно смотрел на меня.
– Странно, я не слышал звонка.
– Ничего странного: твой телефон лежит внизу, в мастерской. Так что, ты не зря отдал мне запасные ключи, – крестный осторожно присел рядом.
– Да уж, – я рассеянно моргал, пытаясь сбросить остатки сна.
– Как ты? – Джеффри пытался прочесть ответ на моем лице. И, похоже, увиденное его не радовало.
– В порядке. Дай мне пару минут.
Голова кружилась. Во рту пересохло. И другие естественные потребности тоже напомнили о себе.
– Прости, Джеффри, я сейчас.
Но встав с кровати и сделав шаг, я пошатнулся – ноги едва держали.
Джеффри закинул мою руку себе на плечи и, придерживая меня, сказал:
– Пойдём. Я помогу.
Доковыляв так до туалета, я буркнул:
– Дальше я сам, – и уединился за дверью. А когда вышел – Джеффри ждал со стаканом воды:
– Держи.
Я почти залпом осушил стакан – и почувствовал себя лучше.
– Или ты болен, или… – его карие глаза внимательно смотрели на меня.
– Или что?
– Когда ты последний раз ел и пил?
– Вечером накануне. Я устал и лёг спать почти сразу после того, как ты ушёл.
– Я ушёл? Это было во вторник, – Джеффри потрясенно развел руками.
– Да. А сегодня…
– Вечер пятницы!
Я рассеянно заморгал:
– Не может быть.
– Но это так. Пойдём, я приготовлю тебе что-нибудь поесть, – Джеффри чуть улыбнулся и положил руку мне на плечо. В его голосе было столько мягкой заботы, что я почувствовал себя признательным и виноватым. И улыбнулся в ответ:
– Спасибо. Только умоюсь сначала.
– А ноги как, держат?
Я сделал шаг-другой по направлению к ванной:
– Вполне.
Крёстный кивнул и отправился на кухню.
Я плеснул в лицо воды. Вот как, значит – проспал три дня и не заметил. А если бы Джеффри не разбудил меня? Конечно, это маловероятно – или он, или Оливер обязательно бы устроили розыски, куда я пропал. Но всё же? Я так и спал бы – пока не умер от истощения?
Я ненавидел сны и при этом не хотел просыпаться. Во снах я был царь и бог. Я мог сотворить себе любой мир; вернуть тех, кто ушел. Создавать иллюзии. Но они разбивались, едва я просыпался и возвращался в реальность. Всё такой же одинокий и беспомощный. Я мог найти любовь во сне, быть счастливым. Но единственная возможность продлить это счастье – не просыпаться. Спать вечно. Что значило умереть. Но умереть счастливым.
Была и другая причина. Стоило мне расслабиться и перестать контролировать видения – в мой мир вторгались сны других людей. Все их нелепые или кошмарные образы. Я не хотел видеть чужие кошмары – мне хватало своих. И я смотрел эти сны словно зритель, не желая вмешиваться. Но когда кошмары видят дети… Я не мог оставить их один на один с ужасом и болью. Утешал и успокаивал, как мог. И создавал для них маленькое чудо. Хотя бы во сне.
Взрослые должны сами справляться со своими кошмарами. Хотя и в таких случаях я редко оставался равнодушным. И потому ненавидел сны. Я считал этот проклятый дар причиной гибели нашей семьи.
И всё же, умирать мне не хотелось – хотя бы потому, что я знал: двух близких мне людей это бы очень расстроило. Один из них ждал меня на кухне и, судя по запаху, жарил тосты с сыром. Я машинально взглянул в зеркало: оттуда встревоженными тёмными глазами на меня смотрел кто-то лохматый и бледный. Наверное, это я. Утёршись полотенцем и пригладив волосы рукой, я вышел из ванной.
– Выглядишь уже лучше, – Джеффри, полуобернувшись от плиты, улыбнулся мне и помахал лопаточкой, – Делаю тебе омлет с гренками и сыром, если ты не против.
– Совсем не против, – я улыбнулся в ответ, – но не знал, что ты умеешь готовить.
Непривычно было видеть крёстного, джентльмена и аристократа, в фартуке и со сковородкой в руках – хотя держал он её вполне уверенно.
Джеффри рассмеялся:
– Не особо умею, на самом деле. Но надеюсь, что получится съедобно.
Я хмыкнул:
– Готов съесть в любом случае – просто умираю от голода.
– Кстати… о голоде… и прочем, – Джеффри положил омлет на тарелку и поставил передо мной, – Ты не собирался просыпаться? – он смотрел на меня чуть исподлобья, снова пытаясь читать по моему лицу.
– Конечно, собирался! – хотя я не был в этом так уверен, – Наверное, что-то случилось с будильником.
Крёстный молча смотрел на меня.
– Джеффри… я… у меня и в мыслях нет умирать. Да и спать вечно тоже – я ненавижу сны! Я их ненавижу, – закусив губу, я уставился на тарелку с едой, пытаясь успокоиться.
Я ненавидел сны за то, что обречён скитаться по ним. Но просыпаться не всегда хотел: иногда жизнь казалась мне еще более кошмарным сном.
Почувствовав руку Джеффри на своём плече, я поднял глаза.
– Прости. Я беспокоюсь за тебя, ты знаешь, – крестный смотрел на меня так… как отец смотрел когда-то. Когда просил быть осторожным.
