Прозрачная тень

© Бусахин С.В., текст, иллюстрации, 2021

© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2021

Я спал под открытым широким окном, выходившим на улицу Гастелло. Свежий воздух постоянной струёй устремлялся ко мне и заставлял плотнее кутаться в ватное одеяло. Спать в таких условиях – одно удовольствие. Чудные сны проносились один за другим перед моим внутренним взором. И настолько они мне казались реальными, словно я являлся их непосредственным участником. Лёгкость, с которой я просыпался в таких снах, восторгала меня и вселяла надежду, что ещё не всё потеряно в этой жизни. Раньше, бывало, отойдёшь ко сну, а сам думаешь: «Хоть бы салют где прогрохотал или, на худой конец, фейерверк осветил моё бренное существование. Я бы тогда вообще спать не ложился, а всё глядел бы и глядел на этот завораживающе мерцающий свет». Теперь же я только об этих снах мечтаю и жду не дождусь, когда Морфей взмахнёт своим крылом и обнадёжит меня новыми образами.

Вот и в этот раз вдруг во сне заиграл оркестр, да так громко, что я вздрогнул от неожиданности и с нескрываемым любопытством посмотрел на небо. Небо светилось кобальтом и ультрамарином, а сиреневые облака то и дело меняли свои формы и не спеша куда-то уплывали, вызывая у меня щемящее чувство ностальгии по уплывшей молодости. Внезапно оркестр смолк, и в наступившей тишине послышались торопливо удаляющиеся шаги и скрип затворяющейся двери, а вслед за этим мелодичный женский голос объявил:

– Сегодня с утра идёт мелкий серебристый дождь; температура воздуха остановилась на отметке плюс шестнадцать градусов. Курс доллара – семьдесят семь рублей двадцать три копейки. Пришло бабье лето, господа!

Улица Гастелло сверкающим лучом устремилась к Электрозаводскому мосту, и потемневшие от влаги деревья прятали свой летний образ в бисеринках дождевых капель, радуясь продлению летнего сезона. Тёмные силуэты прохожих, согнувшись под зонтами и сумками со снедью, семенили в туманном сентябре мимо поседевших домов и брошенных строительных материалов, среди которых притаились выпивохи и, под пьяные выкрики и кряканье, опорожняли сосуды с различными жидкостями. Веселию и безумию конца не предвиделось, и вскоре послышались звуки, напоминающие песни прошлых лет.

«Где окажется моя душа после завершения земного пути? – думал я в это время во сне. – Кто напомнит мне о сегодняшнем дне?»

Задавая себе подобные вопросы, я невольно становлюсь себялюбцем, и порой это тревожит меня, заставляя более внимательно приглядываться к своему существованию и находить в нём отвлекающие и увлекательные события, которые я затем перевожу в свои рассказы. Таким образом жизнь становится до того восхитительна и чарующа, что каждый день превращается в некую духовную драгоценность, которая абсолютно недоступна жадному материалисту.

Сентябрьский день высвечивает моё запылённое окно радужным светом, и, то и дело поглядывая в него, я сижу за столом и сочиняю этот рассказ для новой книги. Но кто знает это? Может быть, тот согбенный прохожий под чёрным зонтом, которого я всегда вижу в одно и то же время идущим с хозяйственной сумкой в руках, или старуха, которая с периодичностью кремлёвских курантов выходит с палкой на балкон и с надменным выражением на лице дубасит что есть мочи по его перилам, или разомлевший хозяин петуха, орущего по ночам, который, сладко потягиваясь, разбуженный протестующей старухой, тоже выходит на балкон и, закуривая вонючую сигарету, хитро посматривает по сторонам?

Я зажигаю жёлтую витую свечу и ставлю её в чеканный подсвечник. Фитиль дрожит чёрным червячком, потрескивает. Пламя колеблется от едва заметного дуновения – прозрачной тенью на фоне окна… Боже мой! Какой чудесный день сегодня. Для меня он имеет особый смысл. В такие дни образы начинают тесниться в моём сознании и рвутся наружу, и чтобы они немного успокоились, остаётся только придать им реальную форму.

Как-то я дал почитать свою новую рукопись моему старинному другу Васе Степанову потому что он был очень мудрый. Откуда в нём эта мудрость взялась? Не могу сказать. Он был младше меня на два года, а рассуждал о жизни, как какой-нибудь старец со Святой Горы Афон или древний грек – тоже живший когда-то на этой горе. Я часто советовался с ним, и ни разу он не дал мне плохого совета… Через некоторое время, возвращая мне прочитанную рукопись, он горько усмехнулся и спросил:

– Уж не хотел ли ты, мой друг, в своих рассказах разгадать тайну русской души? Перспектив в этом вопросе у тебя никаких не предвидится, даже не надейся. А так, поболтать на кухне, после ста граммов, – это милое дело. О чём же ещё можно с таким интересом говорить среди кастрюль, мисок и кружек. Ты мне лучше скажи: куда чашки с блюдцами подевались у нашего народа? К кому в гости ни зайду, мне чай в кружку наливают, а в детстве я чай только из блюдца пил, которое к чашке всегда прилагалось. Вот это меня больше волнует. Выпить хочешь?

– Выпьем, когда книгу напечатают, а русскую душу я не собирался разгадывать, да и существует ли она на самом деле? Но раз ты почувствовал эту вековую тайну в моих рассказах, то над этим стоит подумать. Рассказ – это только иллюзия, можно сказать, параллельная жизнь, но вот на что я обратил внимание: во сне она превращается в настоящую реальность, и доходит до того, что иной герой начинает требовать к себе особого внимания, а иногда даже пускает в ход свои кулаки – начинает драться со мной, недовольный тем, как он непрезентабельно выглядит в моём рассказе. Иногда я иду у него на поводу и выполняю его требования. Не всегда мне это нравится, но герой остаётся доволен и перестаёт будить меня по ночам, а мне только этого и надо. Если я не высплюсь, то мне ничего в голову не лезет. При таких неспокойных героях разве можно такую сложную проблему трогать? Что ты! Даже в мыслях ничего такого не возникает.